Совершенно не обязательные смерти - Дейрдре Салливан

Тяну Кэтлин за локоть – пора идти.

Она кивает.

Мы молча идем по темному лесу. Кэтлин держит меня за руку, как в детстве.

Мертвая лиса остается лежать на мягкой лесной подстилке.

Как насмешка над прекрасным созданием, которым она была совсем недавно.

Путь домой лежит через недружелюбный лес, где перекрестки мерцают в лунном свете. Я все время оглядываюсь, и Кэтлин тоже. Тропинка ложится под ноги черным змеиным языком. Нужно было оставлять за собой след из хлебных крошек, когда мы шли к Лейле. Чтобы он привел нас обратно в замок, как детей в страшной сказке. У Кэтлин холодные руки, она вся дрожит.

Глажу ее по спине.

– Мэдлин, эта лиса… она напомнила мне… Никак не пойму что именно. Но я смотрела на нее, и у меня было такое чувство, будто это не мертвое животное, а кто-то, кого мы знали. Меня будто в живот ударили.

– Я тоже это почувствовала, – сглотнув, говорю я. – И…

– Что, захотелось швырнуть в нее солью? – Губы Кэтлин изгибаются в намеке на улыбку. Она хорошо меня знает. Соль – чтобы отвести беду. Металлические предметы, завернутые в ткань и закопанные в землю.

– Еще как. И не просто швырнуть, а насыпать на бедняжку целую гору, – отвечаю я с наигранной веселостью, но голос меня подводит.

– Этот лес не предназначен для людей, его как будто стерли со всех карт, – бормочет Кэтлин. А потом принимается шептать «Аве Марию».

Кэтлин молитва успокаивает, но мне от нее становится только хуже. Паника подступает к горлу, дыхание учащается.

Заметив это, Кэтлин замолкает. Она действительно хорошо меня знает.

– Хотела бы я… – начинает она и сбивается с мысли. – Ты помнишь? Про лису…

– Кэтлин, я тебя не понимаю.

– Ну знаешь, как бывает, когда снится яркий сон, а потом просыпаешься и можешь вспомнить только разрозненные картинки? И то, что чувствовала во сне. И вот ты перебираешь эти картинки и ждешь, что остальные тоже всплывут, но этого не случается. А потом вдруг видишь миску с хлопьями или какую-то вещь синего цвета – и на тебя вдруг снисходит озарение!

– Если на тебя снисходит озарение, лучше обратиться к врачу.

– Прекрати, Мэдлин, я пытаюсь объяснить. – Кэтлин зарывается пальцами в волосы, словно они запутались, словно ее «конский» хвост пришел в полный беспорядок и его срочно нужно поправить. – Помнишь, в детстве у нас была папина книга?

Я киваю, а потом, сообразив, что в темноте Кэтлин могла не заметить, говорю:

– Книга сказок?

– Там же вроде была сказка про лису? Вроде той, что мы видели?

– Я помню сказку про мистера Лиса. Убийцу.

– Да, эту я тоже помню. «Будь смелой, будь смелой, но не слишком», – напевает Кэтлин. – Нет, это не то. Я… Я забыла.

В ее голосе досада и грусть. Половина дороги к замку уже позади. В голове не укладывается, что мир остался прежним. Изменения коснулись только наших мозгов и крохотных частиц наших сердец.

В замке никого. Мы зовем маму и Брайана, бегаем по комнатам и залам, натыкаясь на спеленатую чехлами и оттого похожую на призраков мебель. Порой достаточно отойти подальше от того, что тебя пугает, и оказаться в привычной обстановке, чтобы забыть о случившемся. Но вид распятой на дороге лисы потряс нас до такой степени, что мы никак не можем оправиться. Мраморные статуи выглядят так, словно сейчас начнут двигаться. Тени таят в себе опасность. Даже собственное хриплое дыхание кажется мне чужим. Мамы и Брайана нигде нет. Мы хватаемся за мобильные, но их телефоны не отвечают. Я не нахожу себе места.

– Мэдди, мы должны что-то сделать, – смотрит на меня Кэтлин.

– Но что? Вряд ли у нас получится вернуть ее к жизни.

Произнеся эти слова, я понимаю, насколько лживо и неубедительно они прозвучали. Не в том смысле, что мы способны воскресить лису. Но мы действительно можем что-то сделать. Причем что-то вполне конкретное. Чтобы обозначить совершенное убийство.

Губы Кэтлин движутся, руки тоже пребывают в беспокойстве. Она вдруг вскидывает голову.

– Ты должна пойти к Маму, – уверенно произносит Кэтлин.

У меня вырывается вздох облегчения. Почему-то я чувствую себя слишком маленькой, чтобы справиться самостоятельно. Смерть лисы выбила меня из колеи.

Вот почему сейчас мы стоим перед жилищем Маму и, взявшись за дверной молоток в форме месяца, зацепившегося за лист, стучим по гладкому темному дереву. Я сглатываю. Мне кажется, что за дверью царит тишина, но Кэтлин, подавшись вперед, кивает:

– Там кто-то есть.

Я стучу еще раз, и дверь со скрипом открывается. На Маму мужская фланелевая пижама. Волосы заплетены в длинную косу. Маму выглядит недовольной и непривычно нормальной. Мне даже в голову не пришло, что она может спать в это время. Не похожа она на людей, которые спят. Разве что вполглаза.

– Что опять?! – рявкает она, как будто мы постоянно выдергиваем ее из постели.

– Кое-что случилось, – говорю я, сама понимая, что понятнее не стало.

Мы заходим внутрь. Кэтлин беззастенчиво таращится по сторонам, разглядывает стеклянные банки, полные странных штуковин, и растения. Маму ее любопытство ничуть не радует. Она смотрит на Кэтлин, как на незваную мышь. Источник неприятностей.

– Кое-что? – невозмутимо повторяет Маму. – Потрудись объяснить.

– Мы нашли в лесу выпотрошенную лисицу. Там небезопасно.

Маму презрительно фыркает, но все же натягивает сапоги и длинный коричневый плащ. Потом берет с кухонного стола ключи от машины.

– Кэтлин, иди домой, – велит она.

Мы с Кэтлин переглядываемся, и никто не двигается с места.

Маму одаривает сестру взглядом, в котором ясно читается: «Поверить не могу, что приходится объяснять такие простые вещи», и говорит:

– Дождись Брайана и свою мать. Они будут волноваться, если вас не окажется дома, когда они вернутся.

Кэтлин послушно кивает.

Маму кивает в ответ, затем поворачивается ко мне:

– Возьми несколько банок. Сама поймешь, какие брать. – Она протягивает мне черную сумку-шоппер с вышитой на боку клубникой. Сложно представить вещь, которая сильнее контрастировала бы с образом Маму.

Пробежав взглядом по полкам, я действительно понимаю, что нужно взять. Закрываю глаза и позволяю пальцам самим отыскать необходимое. Дыхание замедляется, все встает на свои места. На меня снисходит спокойствие.