Марк и Эзра - Рагим Джафаров

– Ровно то, что я сказал.

– Что же мне помешает? – вскинулась девушка.

– Какая разница, ты никогда не увидишь Генри.

– Ладно, допустим, но он жив?

– Да.

– Да что за черт? – возмутилась Клара. – Он что, прячется от меня где-то? Или что? Как это?

– Что тебя так возмущает? – все так же бесстрастно спросил Кауфман.

– Все! Я не могу увидеть того, кого… – Она замялась.

– Любишь?

– Да!

– А для любви обязательно видеть?

– Хватит твоих лекций, хватит! Если ты такой умный, то скажи: что мне делать?

– Ну, что ты там делала до этой новости? Ищи древности, влипай в приключения, я бы еще посоветовал промотать наследство. Но советы, как всегда, не работают.

– Да при чем тут это? Что мне делать с этим? Что мне делать с тем, что я его никогда не увижу, не дотронусь, не поговорю?! – Клара почему-то приложила ладонь к груди, будто бы что-то ее сдавливало.

– Ничего, – пожал плечами Кауфман. – Ты ничего не можешь поделать.

– Вот и вся твоя мудрость! – Клара зло пнула стул, тот завалился набок, подняв гору пыли.

– Бездействие и действие есть одно и то же. Когда я говорю «ничего» – это значит ничего, а не мудовые рыдания с подружками за бокалом. Понимаешь?

– И что, поможет? – хмыкнула Клара.

– Ну, хуже не сделает, в отличие от любого другого способа, который может прийти в твою голову.

– Чушь какая.

– Ладно. – Кауфман нетерпеливо поерзал. – Твой театр одного актера меня уже достал. Никто не отнял у тебя способность любить – это главное. А можно ли потискать Генри или нет – не важно. Либо перестань тянуть резину, отпусти его и заканчивай страдать, либо хотя бы не гунди!

Клара, не ожидавшая такой отповеди, даже опешила.

– Так-то у меня возлюбленный таинственно исчез. Значительная потеря.

– Действительно значительная потеря – у Генри. У него исчез единственный человек во всем мире, которого он был способен любить, а у тебя так, досадная неприятность.

– Это что за человек такой, которого любил Генри? – не поняла Клара.

– Он сам!

– Тьфу ты!

Некоторое время они молчали. Потом Клара нарушила тишину:

– Легко сказать «отпусти».

– И сделать не то чтобы трудно. Просто ты не пробовала, – ответил Кауфман.

– Сто раз пробовала, – горько усмехнулась Клара.

– Почему ты не раскрыла перед птицей дверь нараспашку? – спросил вдруг Марк.

– Перед какой птицей?

– А ты часто открываешь двери птицам?

– Не знаю, – пожала она плечами. – А что?

– А не для того ли, чтобы захлопнуть дверь перед ее носом, если что?

Клара криво ухмыльнулась.

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Кауфман оторвался от чтения и посмотрел на надпись поверх очков. Надписи не было. Открылась дверь, и в лавку вошел мужчина в твидовом пиджаке и аккуратных очках.

– Что-то ты зачастил, – буркнул Марк, вернувшись к газете.

– Я уж думал, что ты язык себе откусил! Две недели ни одного слова. – Мужчина подошел к прилавку и облокотился на него. – Что ты намерен делать дальше теперь, когда у тебя ничего не осталось? Ни друзей, ни пацана, ни даже покупателей.

– Я хотел спросить то же самое у тебя. Что ты будешь делать теперь, когда все средства влияния на меня иссякли? – вернул вопрос Кауфман.

– Ждать, – спокойно ответил мужчина. – Я могу ждать долго.

– Я тоже, – хмыкнул Марк.

Оба замолчали. Кауфман продолжил чтение, а гость стал задумчиво водить пальцем по пыльному стеллажу.

– Сдавайся, – предложил гость.

– С чего бы? – спросил Марк.

– Очевидно, что все плохо. Ты буквально окружен.

– Окружение – это возможность атаковать в любом направлении, – парировал Кауфман.

– Что за дешевая бравада?

Марк не ответил. Снова наступила тишина. Гость лениво продолжал водить по пыльной полке пальцем. То ли что-то рисовал, то ли нет.

– Неужели ты все еще веришь в искупление? – внезапно спросил Гуд.

– Нет, – не отрываясь от газеты, ответил Кауфман.

– Тогда зачем все это?

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Марк лениво посмотрел на надпись. Париж.

В лавку вошел пожилой мужчина в панаме и с фотоаппаратом.

– Что-то ищете? – поинтересовался Кауфман.

– Нет, так, осматриваюсь.

– Может, сувенирную лавку откроешь? – хихикнул Гуд.

Кауфман промолчал. Турист стал лениво ходить вдоль стеллажей. Остановился возле статуэтки жабы.

– Только руками не трогайте, – предупредил Марк.

– Конечно, – улыбнулся турист.

– Спорим, дотронется? – шепотом предложил Гуд.

– Нечестный спор, – заметил Кауфман.

– Это почему же?

– Ты же умеешь читать мысли.

– Умел когда-то, но знаешь, было бы что читать, как говорится. Люди слишком одинаковые.

В этот момент раздался громкий хлопок. По помещению, как после взрыва, прокатилась волна пыли. Турист исчез.

– Слушай, Гуд, или как там тебя. – Марк встал и пошел к статуэтке жабы. – У тебя сегодня настроение хорошее или что?

– У меня не бывает настроения.

– А почему тогда ты перестал быть отвратным и злым?

– Я не могу быть каким-то сам по себе. Я только твое отражение.

– Даже ты не можешь утверждать, что я был настолько злобным.

Марк взял статуэтку, направил мордой на свободное пространство и куда-то нажал. Хлопнуло еще раз. На полу очутился незадачливый турист. Он хватался за фотоаппарат, будто тот мог его защитить, и ошалело вертел головой.

– Что за…?!

– Вы потеряли сознание. Думаю, скоро вы почувствуете себя лучше, такое бывает.

– Особенно когда тянешь свои руки туда, куда не надо, – заметил Гуд.

Турист вздрогнул, посмотрел на него. Часто заморгал. И вдруг стал щелкать фотоаппаратом. Видимо, руки свело.

– Он тебя видит? – спросил Марк.

– Ну ты же видишь!

– Ну я-то давно сошел с ума.

– А он недавно, – хмыкнул Гуд. И вдруг рявкнул на туриста: – Ты был плохим мальчиком!