Наука убийства - Стив Айлетт

Они затормозили и вышли в заставленное книгами святилище с крутящимся столом, глобусом, глубокими тёмно-кровавыми диванами, бюстами угрюмых мужиков, Полный фарш. Гамета пошёл готовить выпивку, а Данте окинул взглядом упирающиеся в потолок полки.

Диски и твёрдые копии, что угодно. Здесь был «Справочник по повешению», «Редкость игра», «Подделка рыба», «Фиолетовое облако», «Научные романсы», «Одобрение бедствия», «2440 год», «Цастроцци», «Сад Мятежа», «Вальден», «Притча Сеятеля», «Человек самонадеянность», «Ночь свастики», «Возвращение Сатурна», «Хрустальная граната», «Аллогены», «Девятый трактат Бриджуотера», «Алфавитная скотобойня», «После Лондона», «Теперь нас шестеро», «Молотом по наковальне», «Войны ситуационистов», «Лёд-рубаха», «Надоели мелкие серости», «В дынном сахаре», «Эти-дорфины», «Сорок два миллиона горячих сухих камней», «Собрание Вийона», «Против Бога-Императора», «Первый Третий», «Замок Веры», «Хейланд», «Кракатит», «Кожа снов», «Небеса заражены» и «Телефонный справочник». Здесь же был дневник Пушкина 36–37 годов, рукопись Войнича, «Гипостаз архонтов», «Словарь диаметрики», свитки Вампира Иисуса и «Фантасмагориана» 1812 года.

И подборка мозголомоег Гаметы в бумаге. Он раскрыл «Испуг реальности» и зачитал вслух.

— Преступление и законность — если одно не удовлетворить, второму будут потакать.

— Второму всегда будут потакать, — объявил Гамета, стоящий у него за спиной. Он сунул Данте стакан Грааля.

— Значит, Эдди Гамета, не кто-нибудь.

— Ты и впрямь удивлён?

— Да. Если честно? Да.

— Надо отбросить прежние наши личности так же, как змея сбрасывает кожу, — как знаток головняковых преступлений ты должен понимать. Но едва ли я могу упрекнуть тебя. Пойдём на балкон — снаружи нас увидеть нельзя, а там приятно.

Данте сунул «Испуг реальности» под плащ — мёртвую rom-книгу он оставил на этаже со складом — и пошёл за Гаметой в застеклённый балконный сад. Они сидели в креслах, в пространстве застывшего воздуха и ленивых синтезаторных пчёл. Потягивая коктейль, Данте заметил поросшую мхом астролябию, пруд с голографическими золотыми рыбками и на внутренней стене рядом со входом в оранжерею американский флаг.

— Думаешь, выбивается из стиля? — спросил Гамета, изучающий его через стакан с намёком на неприятности. — Он прочно связан с моей историей и моим временем. Учёные привыкли проводить эксперименты, где стабильная награда собаке за повторение задания необъяснимо заменяется наказанием. Собака, зная, что её накажут и за хорошее, и за плохое исполнение, становилась вялой и меланхоличной. Этот и прочие непредвиденные результаты были оплачены налогами в шестьдесят процентов дохода людей. Люди стали необъяснимо вялыми и меланхоличными. Юмор и стиль сложились в сэндвич толщиной в одну молекулу. Стало ясно, что население никогда не впадёт в ярость ан масс — им не достанет любви друг к другу. Но советчики не учли, что население придёт в ярость ан масс просто по совпадению.

— И власти не сняли пробу с проблемы?

— Ну конечно, они прекрасно всё понимали и продолжали поступать как всегда. Краснота крови, белизна их глаз, синева моря. Ты слышал о подсознательном?

Флаг закружавчился, словно венецианский слепец, являя миру череп и скрещенные кости.

Гарпун Спектр уныло сидел на заборе Свалки, когда появился Блинк. Слюна цвета хаки залакировала подбородок адвоката, и чёрные птицы суетились вокруг него.

— Хорошо выглядишь, Гарпыч, — заметил Блинк, тяжко умащиваясь радом с ним и открывая завтрак из Шустрого Маньяка. — Локтя в журнале нет, а? Скользкий клиент. — Он, ухмыляясь, с намёком махнул в сторону Свалки. — К слову говоря, гы-гы-гы! Я знаю, нельзя так говорить об этих мёртвых ребятах. — Блинк утёр слёзы веселья с мешочков своих глаз. — Злорадно, примерно так, улавливаешь идею?

Спектр обернулся и кинул на него мелкий, угрюмый взгляд.

Блинк обозрел гниющее изничтожение и кивнул.

— Возьму пробу с места и буду думать, чёрт, ну хоть что-то полезное я должен сделать. Гарпыч, угощайся хот-догом. Нет? Надеюсь и молюсь, что ты не висишь на сливочных рогах какой-то дилеммы, Гарпыч. Ковыряешься в собственном центре тяготения. Небось считаешь себя фанатиком? Ты не был фанатиком по пересечённой местности, на вражеской территории — смелость твоих предубеждений не проходила испытаний. Ты не отрастишь такую рожу, как у меня, сидя дома и пожирая спаржу. Рискну предположить: ты возразишь, что держишь свой фанатизм в сияющих одеяниях любящего внимания. Извини, что мне приходится это говорить, но так не бывает — такие вещи должны использоваться, а не висеть на стене, как браслет пидораса. Это вороны поют в лад, а, Гарпыч? Что это за грохот? — Спектр хмуро посмотрел на него. — Я говорил, что Бенни дезертировал? Предатель! Бенни! Самый серый день для общества с того взрыва в хранилище мозгов. Подумать только, Бенни на этих убогих улицах скармливает алказельцер бабкомётам, словно мелкотравчатый стремительный иацанчик. Я привык думать, что есть что-то святое, но боги гогочут с небес. Слышал, что-то затритонило каждый компьютер в городе? Ребятам приходится бегать с Хеклерами. И я ничего не придумал сам, Гарпыч, хотя уж лучше бы придумал. — Он подобрал сиреневый кусок свалочного мяса и дал ему стечь через свои пестики. — Да, чтобы быть в натуре фанатиком, надо знать, на какой ты стороне, и стоять на своём до взмаха смертиной косы, и я думаю, твоя профессия облагается насмешками, так, Гарпыч? Ты адвокатишь адвокатов, надо отдать тебе должное.

Некоторые слова Блинка начали доходить до того словно через толстую зелёную плёнку. Любимое воспоминание — Спектр защищает налётчика. Он процитировал квантовую гипотезу, что в бесконечной Вселенной всё когда-нибудь случается, так что банк должен был знать, что рано или поздно парень ограбит его. Когда позднее он столкнулся с аналогичной защитой налётчика, он уничижительно объявил, что в бесконечном споре любая позиция будет принята.

— Ну, не буду рассиживаться. Мы с ребятами отправляемся по известному местопроживанию Розы — первое имя в наших списках. На точке возгорания нет позитивного опознания — прикинь, если Локоть тут не прописан, его две штуки на свободе, попадос, а? Ладно, увидимся на аттракционе.

Блинк с пыхтением поднял себя и повлёк свои телеса сквозь хлопающие облака крылатых паразитов.

Чуть позже Спектр встал и извилисто пошаркал в направлении Высотки на Торговой Улице.

История Гаметы, как и ожидалось, оказалась щелчком по носу, но имела для Данте такие подтексты, что молодой человек слушал с неслабеющим вниманием.

— Мы говорим о временах, когда деятельность по обмену одной зависимости на другую была единственным примером честного бартера, оставшимся в западной цивилизации. Начался новый век, грохот обобщений. Чудесная возможность для медийных бармалеев, миллениум — конский орех. И эти строго продиктованные банальности стали идеальным зарядом серости против тех, кто развлекается. Я знаю, нет законов нравственности перед теми, кто вымогал обмен силой, но меня вело желание прорваться дальше самоочевидного. В те дни меня привлекала идея невинности как формы агрессии против общества. В душе моей поселилась ирония. Конечно, эта турбина затянула меня в проблемы.