Зайтан-Бродяга. Тихий город - Илья Слобожанский

— Ты как хочешь Михалыч, а я здесь останусь. — Говорит Сюндель, ковыряет палкой угли. — Тебе помогу, не брошу. Наберу еды и патронов. Заживу как человек, здесь всё по-иному.

— Угу, по-иному. — Михалыч кивнул. — Здесь мы конечно чужие. Но и дома уже не свои.

— Ага. — Согласился Сюндель. — Да и ждут ли нас там? Кому мы нужны? Ракетный фарш, пушечное мясо.

— И как меня только угораздило? — Тяжело и горестно пожаловался Михалыч. — Чем думал, куда смотрел? Сидел себе на диване, телек глядел, пивко попивал. Так нет, выперся на улицу. Проникся идеями.

— И что? — Сюндель подбросил дровишек, носком ботинка вернул в огонь выпавшую головешку.

— Да ничего. — Окурок улетел в костёр. — Друга встретил. Он и подсказал, как быть что делать? Служили мы вместе. Я на пенсию ушёл, он при складе ГСМ остался. Жил дружок очень даже не плохо. Подворовывал. Было чем, бензин, солярка. На леваках домишко возле пруда отстроил, внедорожник купил. Хорошо жил. — Михалыч снова закурил.

— Ну, и? — Поторопил Сюндель. — Ему-то чего не хватало?

— Испугался. Власть-то в столице сменилась. Нагрянут с проверками, нажитое непосильным трудом отнимут. Да он и раньше с завистью глядел по ту сторону границы. Завидовал. А тут такая возможность, не поднимая жопы оказаться за поребриком.

— Нуда-нуда. — Сюндель поскрёб двухнедельную щетину. — И у нас таких хватало. Пищали как крысы в бочке, пошла раскачка бузить начали. Хозяин, сучара. — Сюндель махнул рукой. — Может я чего-то и не понимаю, так ты растолкуй Михалыч. На кой лично нам этот шухер? Понаехали невесть кто, нас за людей не считают, на передок как скотину на бойню гонят. Ну, сменили мы флаги и что? Тебе или мне стало жить лучше?

— А разве нет? Ты-то не на зоне чалишься, свободен, гуляешь.

— Ага. — Сюндель ухмыльнулся. — Да как по мне, уж лучше на зоне. Чифири, играй в картишки. Желаешь работать ступай вкалывай. Условно досрочное от горбатишь, годик другой скостят. А нет, так дурака валяй. Никто тебя за это не пристрелит. А главное, режим и порядок. Завтрак, обед и ужин, всё по расписанию. Блатные здесь, мужики там. Всё по понятиям. Да мне и сидеть оставалось пять месяцев и четыре дня.

— Вот и сидел бы. Чего выперся?

— А кто меня спрашивал?

— Ты ещё скажи палкой выгоняли. — Не поверил Михалыч. — Вашего брата в ополчении каждый второй. Не спросили его. А сам-то чего, мозгов не хватило?

— Расфигачили вояки родимую. Ушлёпки повадились, к забору по начам миномёты таскать. Шарахнут раз пять и уходят. Неделю фигачили и ничего, а потом бабах и всё. Я больше десятка прилётов насчитал. Забор напрочь разнесло. Видал я миномёты и тех, кто из них стрелял. Железо и мясо.

— А чего не драпанул, если забор напрочь?

— Дурак, потому и не встал на лыжи. За новый мир ломанулся. За новые правила, законы. Да мне и выбора-то не оставили. Кум и пупкари, все как один агитировали за новую власть. — Сюндель бросил в огонь палку. — Сразу не сделал чух-чух, а поутру поздно было. Оружие в зубы и на передок.

— Зачем брал? Откажись и все дела.

— Ага. — Сюндель кивнул. — Те, кто отказались, в ярочке

лежат. Постреляли их как бешенных собак.

— И кто это сделал?

— Точно не скажу. Слушок прошёл, кум и его пупкори братву положили. Быстро они погоны перекрасили, на подвал перебрались твари. Служба безопасности во как. Бизнес, машины, хаты отжимают. А кто не согласен, на подвал.

— А сам-то ты, чем занимался? — Михалыч плюнул в огонь и криво улыбнулся. — Травку на газонах стриг, грядки пропалывал?

— Грядки я не пропалывал, но и не измарался. Чистый

я. — Сквозь зубы процедил Сюндель. — По мне стреляли, и я стрелял. Может кого и прижмурил. Не знаю, не видел.

— То-то и оно что не знаешь. И я не знаю.

— Ага. — Сюндель скривился. — А пацаны? Те, что у переезда на блок пост вышли.

— Это враги. — Отрезал Михалыч. — Если бы не мы, они нас. Понял?

— А раненых-то зачем? Думаешь, о твоих подвигах рассказать некому?

— Да что ты знаешь? — Прошипел Михалыч. — Не добей их я, на подвале замучили. Твоего кума-пупкаря, часом не Пал Матвеичем величают?

— Нет. Ашот Мигранович. А кто такой Пал Матвеич?

— Мясник. На подвале ордена зарабатывает.

— Не слыхал я о таком. — Сюндель закурил. — Откуда он?

— Оттуда. — Хмурясь брякнул Михалыч. — Прислали к нам, большая шишка из кадровых. В каждом встречном поперечном лазутчика или диверсанта видит. При мне, одного доходягу насмерть забил. Тот, до войны бомжовал, жил в сарайчике неподалёку от моего дома. Встречал я его частенько у мусорных баков.

— Ну ты и загнул. — Похоже Сюндель не поверил. — Бомжа и насмерть? За что? Этих ушлёпков, на передке молотят. Пузырь на троих и вперёд. Ракетный фарш. Зачем халявного бойца в расход пускать? За него копеечку платят.

— Копеечку Пал Матвеич за другое имеет. — Скрипя зубами заметил Михалыч. — Показалось Паше, бомжик засланный казачок. Держал он его на подвале сутки. Допрашивал с пристрастием, а тот возьми и сознайся.

— А может и правду засланный? — Сюндель искоса глянул на дыру в потолке. Скрипнуло там, зашелестело точно кто-то крадётся.

— Тихо. — Прошептал Михалыч и напрягся. Перехватил автомат и посмотрел в мою сторону. — Нельзя этого так оставлять. Ты как?

— Согласен. — Я кивнул и поднялся. Вскочили все кроме Карлухи, спит мелкий, похрапывает. Подошли к пролому. Снова скрипнуло, громче прежнего, с потолка полетела побелка.

— Эй!!! — Выкрикнул Сюндель, передёрнул затворную раму, вскинул автомат. — Прыгай лишенец! Не слезешь, начну стрелять. Гадом буду, сито сделаю. Патронов у нас завались. Слезай!!!

— Цыц. — Михалыч тронул Сюнделя за плечо. — Помолчи, давай послушаем.

Тихо наверху, не скрипят половицы, и побелка на головы больше не сыплется. Потрескивают поленья в костре, чуть слышно шумит ветер в печной трубе, а в дальнем углу поёт сверчок. За дверями ухают ночные птицы, что-то булькает, шелестит в болоте. Но в целом всё тихо и спокойно. Не рычит голодное зверье, не ломится в запертую дверь и не скребётся под стенами.

— Бродяга. — Тихо позвал Гунька, толкнул меня в бок. — Как думаешь, кто там прячется? Зверюга? — Палец приятеля указал на дыру.

— Нет. На зубастого не похоже. Если зверь, то уж больно тихий. В самую пору охотиться. А он с нами в прядки играет. Человек там.

— Я тоже так думаю. — Михалыч полез в свой мешок и высказал догадку. — Затаился сволочь. Выжидает, когда спать ляжем.

— А почему он прячется? — Гунька прижимает к груди автомат, зырит на дыру. — А если ты ошибаешься? Вдруг там тот. — Приятель глянул на запертую дверь и пояснил. — Болотник.