Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все согласились с этим, и Герцогиня повелела мадонне Маргарите и мадонне Констанце Фрегозо приступить к танцам. Тотчас Барлетта, славный музыкант и превосходный танцор, всегда умевший создать праздничную атмосферу при дворе, начал играть на своих инструментах; дамы же, взявшись за руки, исполнили вначале тихий танец, затем роэгарц с необыкновенной грацией и к великому удовольствию всех, кто их наблюдал. Наконец, поскольку минула уже добрая часть ночи, синьора Герцогиня поднялась, и все, почтительно попрощавшись с нею, отправились почивать… (245)
Становится страшно, если представить, что главные картины коллекции так и не нашли, как это уже в Урбино неоднократно бывало. Герцогской резиденции не привыкать к утратам и случайным возвращениям – его бытие растянуто на века, не то что наше, справляться с изменами вряд ли способное.
Замок, преображенный в лабиринт дворца, мыслится мне предельно физиологичным, поскольку геометрия его пространств принципиально неповторима.
Подобно тюрьме, дворец складывается из высококачественного строительного камня, мраморных лестниц, настоящего золота, самых редких скульптур королевства и безраздельной власти его хозяев; однако их сходство даже в том, что обе эти постройки стали соответственно фундаментом и вершиной живой системы, движущейся между этими полюсами, которые удерживают и подавляют ее, будучи первозданной силой. Какое спокойствие заключено в этих коврах, зеркалах, в самой задушевности отхожего места дворца! Здесь, как нигде, вы не просто справляете нужду на заре, а совершаете торжественный ритуал в туалете, сквозь матовые стекла которого виднеются резной фасад, статуи, часовые, парадный двор; в сортирчике, где шелковая бумага та же, что и везде, но куда того и гляди заглянет, чтобы не без труда очистить желудок, какая-нибудь растрепанная, ненарумяненная пыльная фрейлина; в сортирчике, откуда меня не извлекут насильно надзиратели, ибо хождение по нужде – немаловажный факт, которому отводится место в жизни, куда меня пригласил король…
Если все не охватишь, логично начинаешь с центра. Чаще всего этим города и заканчиваются (особенно небольшие, на которые судьба и планирование отвели пару часов или день в лучшем случае), так как все важные здания сосредоточены на одной площади.
Самые эффектные и затейливые (и потому интересные туристу) знаки религиозной власти грибницей кучкуются вместе – Дуомо, кафедральный собор (иногда тут же, по соседству – церковь-дублер), колокольня, дворец архиепископа и баптистерий.
Иногда к ним примыкают дворцы правящей семьи, как в Урбино и в Мантуе, иногда фамильные резиденции образуют альтернативный городской центр.
В некоторых случаях, когда города проходили через эпохи народовластия, возникают еще и отдельные площади республиканского правления, как в Сиене – с ратушей Палаццо Публико и рыночной площадью.
Вот Муратов, не стесняясь, пишет, что его интересовали в основном Дуомо и их окрестности, а на все прочее он почти не обращал внимания. Некогда было. Город не понимается как лес, но выбирается наиболее светлая и большая опушка, ради которой и затевался пикник.
Такой подход я называю для себя «искусство для искусства», он вполне понятен для человека, определившегося с приоритетами: такому путешественнику (не в осуждение говорю, но ради констатации) интереснее всего главные достопримечательности из путеводителя, так как именно бедекер фиксируется на самых важных и знаменитых культурных объектах.
Вполне понятная логика схематизации и упрощения, делающих цель в городе зримой. За нее цепляешься, как за «спасительную землю». Впрочем, в Урбино я был еще слишком новичком и растерял набор «обязательной программы», покоренный (или подавленный) «городом дворца» (городком в табакерке) – первым таким архитектурным муравейником, выпавшим на пути.
Далее будут замки в Ферраре, в Мантуе и в Павии, где на него, правда, уже не хватит времени и сил. Но первый-то (читай: самый настоящий) навсегда останется для меня в Урбино.
Однако подлинное желание всегда шире и рассеяннее, с кондачка его не схватишь: искусство не цель, но средство, удобный пользовательский интерфейс, помогающий войти внутрь для каких-то дополнительных и специфичных переживаний города.
Более другого хочется проникнуться им, впустить в организм, чтобы по принципу взаимообмена и самому немного стать этим городом.
Нынешняя поездка предполагает 35 вариантов видов на чужое счастье. Ведь если у туриста нет никакой (даже гипотетической) возможности стать жителем Урбино или Перуджи, которая теперь на очереди, то, пока ты рядом, можно попытаться укрыться Урбино или Перуджей, точно шкурой неубитого медведя. Впитывая и неосознанно воспринимая его излучения, звуки, структуру улиц и площадей, будто бы вписывающихся на время визита в химсостав обмена веществ.
Границы тела и его окружения из-за этого начинают рассеиваться, становиться подвижными, плыть вместе с телом. Кажется, это высшая форма «признания» места – сгорбиться городскими воротами, отделяющими центр от борги, подобрать походку в такт брусчатке или логике бесконечного спуска с холмов. Разобрать во вкусе местной воды специфику места. Услышать, что сердце совпало с имманентными токами городского кровоснабжения, несущего кислород по органам, составившим его карту-схему как отдельную единицу измерения. Бонфуа рассуждает о чем-то весьма схожем:
Что же это в самом деле такое: чувственный мир? Я назвал его городом, ибо наша мысль недостаточно внимательна к тому, что бытие погружено в видимость, а видимость всегда слишком пышна и потому становится для нас подлинным наваждением, – даже если речь идет о развалинах, о самых скромных, невзрачных вещах…46
Чаще всего запоминается не что-то конкретное извне, но вот это мышечное усилие совпадений. Мгновения пересечений, случающиеся не так часто, как хотелось бы. Оттого-то так усиленно их выкликаешь, сублимируешь, окликаешь и ждешь.
И если с трех сторон от Сиены природа разместила жителей Флоренции, Вольтерры, Ареццо и тех, кто живет неподалеку от горы Амиаты и болот Мареммы, то восточными соседями она сделала жителей Перуджи. Они-то и являются единственными на свете друзьями тосканцев. Вдохновение, задиристость, горячая кровь, ушки на макушке, крепкий нос и волосатые руки – все это у них от тосканцев. Ну, что-то получше, что-то похуже.