Я, президент и чемпион мира - Лали Морошкина

Телевидение, театр и модельные агентства всегда были центрами удовлетворения мужского эго. Всем работающим в этих организациях женщинам были хорошо знакомы бесцеремонные приглашения, неуместные предложения и многое другое. По выходу из здания телевидения у охранной службы меня частенько ждали разные сюрпризы то цветы, то шоколад, а то и сувениры. Так поклонники выражали свое желание и ждали ответа от измождённых охранников. Нередко незначительный с первого взгляда жест уважения перерастал в грубость и явное преследование. Очень часто после передачи меня обгонял и преграждал дорогу джип какого-нибудь высокопоставленного чиновника.

— Пересаживайся, Лалико, генацвале, а твою машину увезет шофер, — так озвучивалось желание тучного, сытого, самодовольного самца, который тысячу раз прокрутил увиденное несколько минут назад на экране в своей грязной фантазии, сейчас же он желал прикоснуться к добыче и нагло утверждал свою похоть в конвертируемой валюте. Для таких ведь все продается, как неодушевленный предмет, как ваза на рояле или запасная покрышка от внедорожника.

Нереализованная фантазия рождала в разъяренном насильнике реваншистские порочные чувства, и вследствие проявленного сопротивления в мой архив добавлялся еще один мститель.

Такие бега становились утомительными и изнуряющими. Вопреки тому, что второй раз выходить замуж я не торопилась, по ряду причин нужно было срочно принимать решение.

Мишико Готвадзе являлся заботливым и добропорядочным молодым человеком, с кем любая женщина была бы защищенной и счастливой. Постоянное внимание, подарки и, что главное, теплейшее отношение к Сандро стали причиной моего окончательного решения. 21 декабря 1998 года я и Мишико расписались. Эта дата была знаменательна и тем, что именно в тот день вместе с нами расписывались Кети и Гио. Наконец-то, их десятилетний роман подошел к логическому финалу. Решение было спонтанным, незапланированным и, прямо скажем, «джинсовым». Свидетелями друг у друга, соответственно, были мы сами.

— Ребята, случаем это не какая-нибудь профанация, у нас не будет никаких проблем? — такова была реакция удивленного персонала Дворца бракосочетаний. Их взор был устремлён на наши, прямо скажем, не совсем чистые кроссовки.

— Нет, просто мы решили не терять время, пока мальчики не передумали, — смеялись я и Кети.

Выйдя из загса, мы начали обзванивать родню.

— Мам, я вышла замуж, — сказала я так, будто купила новую пару обуви.

— Лали, по-человечески у тебя не получается, да? — бесстрастно спросила мама, у которой были очень теплые и дружеские отношения с Мишико.

Что поделать, знаешь же, не люблю эту преждевременную суету, а так все разъяснилось, ответила я и подмигнула троим новобрачным. Единственной заботой в тот день был выбор ресторана и приглашение ближайших друзей, да и переодеться не мешало…

Кети и Гио тоже сделали по звонку и уведомили родителей о счастливом завершении долгой любовной эпопеи в ЗАГСе.

Только спустя годы я отметила, что 21 для меня — число сакральное. День кончины Талеса, день моего второго бракосочетания, день рождения Сталина и Михаила Саакашвили, день завоевания титула чемпиона мира среди профессионалов по боксу Георгием Канделаки. Цифра 21 кармически пронизывала мою судьбу.

Рачинцы (Рача — один из регионов Западной Грузии. — Л.М.) оказались милыми и гостеприимными людьми. Моя свекровь во время каждого звонка на традиционный, свойственный только грузинам вопрос «Откуда невестка?» (имеется в виду, из какой части Грузии. — Л.М.) несколько тушевалась и после короткой паузы отвечала:

— Да тбилисская она, городская.

Впрочем, на этот вопрос ответа нет и у меня. «Откуда дровишки, из лесу вестимо…» По маме сочинке, корнями карталинке (Картли один из регионов Восточной Грузии. — Л.М.), или по папе — петербуржцу с кахетинскими корнями? Нет, полная неразбериха! Часто я думала, а ведь было бы лучше, если б вместо двух светских бабушек — высокопоставленных чиновниц: с папиной стороны дворянки Софьи Вачнадзе и с маминой — вечно с сигаретой и чашкой кофе в руке Наны Учадзе, у меня была бы одна сладкая деревенская бабушка, которая к моему приезду пекла бы хачапури, резала цыпленка, утепляла мне ноги, рассказывала деревенские новости и перед отъездом в Тбилиси заполняла сумки вареньями и ткемали. Если бы я попросила своих бабуль налить мне чаю, они бы точно облили меня кипятком.

Короче, рачинский многоголосый синдикат из множества родственников отмечал наше счастье пару недель. Во время каждого исполнения рачинской «Лапе» у Мананы увлажнялись глаза, и она с особым удовольствием делилась причиной слез гордости с сотрапезниками:

— Видите, как любят мою Лалико, поют песни, написанные о ней, ну что за золотой народ!

Только к концу третьей недели Манана узнала, что «Лале» — не песня обо мне, а прекраснейшая жемчужина рачинского фольклора.

— Не могли мне раньше сказать? — обижалась Манана. — Вот дураки.

— Ладно, ну, Манчо, ты так радовалась, как мы могли омрачить это счастье, — умирали со смеху я и Мишико.

В 1998 году я уже точно знала, что на следующий год стану матерью еще одного грузина.

Непоседа от природы, с учетом того, что Заза Дарасели строго запретил мне облучаться беременной в эфире, я нашла себе альтернативное занятие. Так как мне нужно было много воздуха, по вечерам Мишико выгуливал меня на улице Барнова. Улица была погружена в дым движков, что очень походило на эффект Чернобыля. Решение пришло внезапно. Я вернулась к испытанной мною профессии. Молниеносно продала квартиру в центре города вместе с квартирой бабушки Наны, и мы все вместе переехали на свежий воздух в трехэтажный дом в Ведзиси (холм в центре района Сабуртало. — Л.М.).

Параллельно я осуществляла заветную мечту молодости Мананы — оканчивала аспирантуру и готовилась к защите диссертации. Это в какой-то степени логическое продолжение грузинско-народно-кекельского взгляда, который почему-то разделяла и моя мама. Красный диплом и ученая степень были не личным желанием главного действующего лица, а больше удовлетворением амбиций маминых соседей и родственников. Ведь учёная степень подчеркивает статус семьи.

— Лалико, а в небеременном состоянии экзамены сдавать ты, конечно, не можешь? — спросил с улыбкой ректор уже государственного университета господин Роин Метревели.

— Что поделаешь, батоно Роин, видно, в таком состоянии меня больше тянет к книгам, — отвечала я ректору, по его же милости ставшая его коллегой.

— Да, это точно! А то как бы ты нашла время для науки? Ну, что хочешь, с чем пришла?

— Ничего, Роин Викторович, ведь помните, 17-го у меня защита, будет и наша кафедра, ничего не планируйте на вечер, — с улыбкой ответила я. — Диссертация!

— Ладно, ладно, помню, но должен сказать тебе одну вещь: уважаемый Резо Амашукели захотел присутствовать на защите твоей диссертации, ведь знаешь, он не только великий поэт, а и критик, вот и подготовься хорошенько.