Во имя порядка. Кузница судеб - Степан Витальевич Кирнос

предлагаете убить ни в чём неповинный народ? Они обратили оружие и души свои против врага, так почему же вы поступаете, как истинный безбожник?

– Владыко, вы многого не знаете. Вы…

– Я был тогда на заседании и видел, этого мужа и зрел, как он сражался против мирада. Почем вы обращаете злобу против темной аэтерна, которая бежала из той проклятой тюрьмы? Зачем вы обращаете жестокость и гнев против ватира, который обратил руцы свои супротив сторонников инфернальных сил? Неужто мудрость вас оставила и Единый от вас отвёл свою спасительно чашу, – Первосвященник коснулся символа церкви на груди, отлитого из чистого серебра. – Да дарует вам Господь лучший совет.

– Что вы предлагаете, вкладка? – спросил Жак, вернувшись к своему столу и заняв вновь трон. – Вы ведь уже ознакомились с ситуацией и понимаете, то я не мог просто так их отпустить. Да, они бежали из тюрьмы, но вот… ладно ещё Маттоми, но вот эта Фариам, – Жак словил на себе неодобрительный взгляд девушки. – Тёмная аэтерна, которая явилась незнамо зачем, а про ватира я вообще молчу.

– В сей день, когда страна нуждается в героях, чтоб исправить ошибки прошлого, вы отвергаете столь искусных воинов как они. В момент, когда нужно показать милость, вы показываете первобытную злобу. Вы поступаете наспех, опираясь на предчувствия, лишённые божественного благословения, ибо ставите во главе деяний не Его заветы, а собственную злобу и даже страх, – Первосвященник указал посохом в грудь префекта и тот слегка дрогнул.

В зале коменданта наступила во истину гробовая тишина, прерываемая лишь редким, но громким сопением Шэха. Жак слегка покачал головой и аккуратно взялся за переливающийся внутренним светом графин с вином и приступил к делу, столь любимому во времена бытности полковником. Рядом стоящий бокал за миг наполнился гранатово-насыщенной пенистой жидкостью. Маттоми ощутил прелестный запах, напоминающий аромат вина «Ланси».

– Хорошо, что вы предлагаете? – спросил легионер и коснулся губами прекрасного напитка, смакуя всю его сладость.

Первосвященник не стал отвечать прямо. Маттоми заметил в его взгляде строгость и прямоту намерений, удивительную крепость духа. Он сделал уверенный шаг навстречу охотнику и оглядев того с ног до головы, тепло спросил:

– Скажи, сын мой, что тебя привело на то заседание? Я видел тебя среди прочих других и лицезрел подвиг в битве с мирадом.

– Я не думаю, что это… лучшее время и место, – тихо произнёс Маттоми, встречая внезапно нахлынувший груз стыда, но почему-то ем кажется, то именно сейчас слова об этом могут спасти его положение, способный переломить бесчеловечности дух префекта.

– Говори, ибо сейчас не время для тайн, – напирает Первосвященник.

Его взгляд столкнулся о молчаливые взоры всех присутствующих. Ему показалось, что каждый присутствующий ждёт страстной драматичной речи от него, пламенной истории из жизни. Тяжесть взглядов заставила парня дрожащими губами начать говорить:

– Отец… ради него я здесь. Ему нужны деньги на лечение, он страшно болен, а апотекарии требуют за лекарство не менее десяти тысяч эндеральских медяков.

– Это же то за лекарство такое?

– Неважно… всё началось с того, то я решил пойти и надраться в зюзю после диагноза местного апотекария. Не знаю, то вело меня тогда… просто хотелось отдохнуть и найти работу, – голос Маттоми стал бедственнее, руки вспотели и в ногах появилась дрожь. – Я… я… год тому назад было трудное время. Святой орден особо не заботился о нас, денег еле-еле хватало на еду. Мой отец слёг с лесной лихорадкой5. А мне тогда предложили сыграть. Сначала на десять медяков, а потом на сотню… мне просто начало везти, – в конце речи усмехнулся Маттоми, – и я решил сыграть по-крупному. У меня в собственности было старое родовое поместье, ценой в семь тысяч медяков. Я надеялся, что смогу выиграть, что смогу и отца спасти и заработать на безбедную жизнь. Папа отдал мне его, переписал. Он сказал – «сынок, ты достаточно взрослый… так владей им мудро». Всего одна победа… всего одна… и я бы всё закрыл.

– И ты поставил родовое поместье на кон в игре?

– Я не знал, то творю! Просто не ведал. Азарт, надежда и гнев – они пьянят не хуже вина, – Маттоми опрокинул лицо в шероховатые ладони, в груди возникло неприятное колкое чувство, такое ощущение, как будто в ней поселилась ехидна.

Память могла бы и выдать образы того вечера, рассказать охотнику о том, что было, но чувство стыда настолько сильное и пламенное, что любой образ пред очами моментально сжигается совестью. Но несмотря ни на что память напомнила, как он, совсем немного выпив, встретился с игроками в карты, которые предложили всего пару партий за десяток медных монет.

«Почему бы и нет», – подумал охотник, садясь за карты… чувствуя отчаяние из-за невозможности приобрести лекарство для отца. Он думал, что благодаря этому сможет отблагодарить мать и отца, благодаря которым он хоть что-то представлял в обществе, из-за усердия которых он стал сносным охотником и торговцем. Деньги от игры он надеялся пустить на то самое треклятое снадобье.

Не забудет он, как они стали повышать ставки и по-видимому специально проигрывать, что он ставил больше и больше. Остро ощущается та секунда, когда ему предложили сыграть по-крупному, и он сделал роковую ставку.

«Что могло случиться? Они же проигрывали… они не могли выиграть. Как я так мог оплошаться?». – вспомнил парень и терзавшие его в тот момент мысли… пришедшие с диким осознанием собственного стыда и омерзительности поступка.

Игра в карты превратилась в «парад» чувств столь мерзких, что несчастному Маттоми захотелось буквально умереть. Игроки, после победы, заставили его подписать договор на передачу имущества на основании «соглашения на пари», которое он лихо расписал перед тем, как сел за карты. И Маттоми не мог не согласиться с поражением. Дрожащей рукой, словно пьяный, он поставил на веленевой бумаге пару чёрточек, подтверждая кабальную сделку. Несмотря на то, что Святой орден порицал азартные игры, считая их греховными делами, но относился к договорам и соглашениям весьма серьёзно и отступление от исполнения соглашения как минимум могло сулить драку, которая за него закончится жизненно опасными увечьями, а в худшем… явились бы исполнители Святого ордена, возглавляемые хранителем и выполнили бы условия договора силой оружия.

Он не мог забыть, как подошёл на следующий день к постели больного отца, как долго сомневался и мялся, как со слезами рассказал ему о проступке и как он молча отвернулся к стене. Память приводит и отрывки того, как он дал клятву искупить вину. Перед всеми высшими силами, перед отцом он дал обет, что сначала