Царство Флоры - Татьяна Степанова

— Пока что да. Домой пораньше возвращайтесь, засветло и…

— Что? — спросил Балмашов.

Колосов остановился, повернулся к нему. Сказать или не сказать? Что ты все врешь, «блатной»? Зачем всю эту бредовую, насквозь фальшивую комедию разыгрываешь? Какое, к черту, нападение? Где? Здесь?

— Я когда увидел вас там, в кабинете, решил, что вы бывший военный. Десантник, спецназовец, — сказал Балмашов неожиданно. — Подумал, надо же, как странно, словно нарочно…

— Что — нарочно? — Колосов вздернул подбородок. — Вы говорили, у вас с собой был фонарь?

— Был.

— И вы его, когда бежали, бросили в кусты. Куда именно, покажите.

— Вот сюда, — Балмашов, не колеблясь, указал на заросли.

Колосов полез в самую чащу. Опустился на корточки, осматривая почву у самых корней. Сзади хрустнули ветки. Он обернулся. Балмашов стоял сзади. Казалось, он хотел коснуться плеча Колосова — уже и руку протянул. Но словно передумал, дотронулся до ветки у него над головой, легонько, бережно пошевелил пальцами, играя с листьями.

— Здесь ничего нет, — сказал Колосов. — Нет здесь вашего фонаря.

— Цветок ненастоящий, это имитация, муляж. Видно невооруженным глазом. — Марина Петровых разглядывала фото на мониторе. — Раньше искусственные цветы в большой моде были, а сейчас их никто практически не покупает.

— И все же что это может быть за цветок? — спросила Катя.

— Ну, по внешнему виду это явно клубнелуковичный… Крокус, похоже, да, конечно же, это крокус, без сомнения. Желтой окраски. Бывают и другие — белые, палевые.

— Крокус, очень хорошо, а то мы не знали, что это за имитация. А вот это что за растение? — Катя протянула руку к мышке, щелкнула сама, открывая следующий файл. Она хотела открыть снимок, на котором крупным планом была сфотографирована та зеленая плеть с листьями, которую нашли на теле Алексея Бойко — Арнольда. Но открылся другой снимок: трупы возле черного «Мицубиси Паджеро», рассыпавшиеся по земле цветы.

— Ой, что это? — ахнула испуганно Марина.

— Это снимки с места убийства. — Катя искала нужный файл.

Подошел Тихомиров.

— Вот, нашла, а это что, по-вашему, за растение такое?

— Какая-то лиана.

— А поточнее?

— Я сделаю покрупнее, — Марина вперилась в монитор. — Травянистое… явно семейства лиановых… листья продольные, кожистые. Да это же смилакс обыкновенный.

— Как вы сказали? Смилакс обыкновенный? Можно листок бумаги, я запишу?

Тихомиров сзади подал Кате листок и ручку.

— Нет, нам точно надо что-то менять в декоре, — сказал он. — Час целый мы разговариваем с вами. А присесть вам так толком и негде. Марин, надо с Андреем посоветоваться, как тут уместить диван и кресла для клиентов. Может быть, вон там, у витрины?

— У витрины… Подожди… Подождите, постойте, а можно взглянуть на ту, предыдущую фотографию, где они лежат? — Марина глянула на Катю. — Мне кажется, я одного из них видела… знаю… Того бритоголового, который в черном костюме и белой рубашке. Он несколько раз приезжал к нам, заказывал букеты, флористические композиции. У меня даже адрес сохранился в компьютере, по которому он их посылал. Вот он. — Она показала на снимок Арнольда.

Дотронулась до монитора, словно убеждая себя. Розовый наманикюренный ноготь ее закрыл мертвое, искаженное гримасой боли мужское лицо.

А на вечер — светлый, летний — не было у Никиты Колосова абсолютно никаких планов. Кроме дороги домой. Большие Глины, Старогрязново, Троицкая Гора, эти такие разные дома, оранжерея, дикий виноград на фасаде, тропинка в зарослях, озеро, так и оставшееся невидимым, — все, все, все было уже позади.

Дорога домой, сумерки… Чужая враждебность, странное, вроде бы бесцельное вранье… Все там, там. А здесь — ничего, кроме усталости и одиночества.

Звонок по мобильному заставил его очнуться.

— Никита, привет, добрый вечер, это я. Ты сейчас где?

Катя. Нет, Кати — Екатерины Сергеевны — он в этот летний вечер явно не ожидал.

— Привет. Тебе точные координаты мои нужны?

— Никита, потрясающая новость! — Катя захлебывалась от эмоций. — Я хотела до завтра отложить, а потом вдруг подумала, ты ведь все равно меня в кафе звал.

— Я? Когда?

— Ты близко или далеко от центра сейчас?

— Я далеко. Но буду близко минут через сорок, нет, через полчаса… Эй, Катя, подожди…

— Я жду, чего ты кричишь?

— Я испугался — ты трубку бросила. Я уже еду. Ты сама-то где?

— Я буду тебя ждать в кафе — знаешь, на углу Покровки и Чистых Прудов, лаунж-бар.

— Какой бар?

— Увидишь сразу на углу в переулочке. Просто потрясающая новость, ты себе даже не представляешь!

Он не представляет. Еще бы… Ну, женщины! А ведь сказала — нет. Сделала вид, что и не услышала — про приглашение. А теперь вот сама звонит. Сама! Вот и пойми их. Женщины…

Он ехал так, как не ездил уже давно. Пожалуй, наверное, только там, в Мамоново-Дальнем. Но там была вооруженная погоня. И закончилось все аварией, сломанными ребрами и еще массой передряг. А тут… она, Катя, его ждет. И муж ее… К черту мужа, вообще все к дьяволу, кроме…

На какой-то улице, увидев ярко освещенный цветочный киоск, он остановился и ринулся к окошку. Был в оранжерее, видел рукотворное чудо — зеленую стену-инсталляцию, какие-то лилии-гвоздики Шабо, общался с флористом и… чтобы после всего этого не подарить Кате цветов?

— Что желаете, молодой человек? — с отеческим снисхождением осведомился у него пожилой продавец-азербайджанец.

Колосов взглянул на цветы в витрине киоска. Представил себя с идиотским букетом-веником в руках на пороге этого самого лаунж-бара. И… круто повернул назад к машине. Беги, спеши, дурачок, а потом над тобой только смеяться будут с подружками, а может, и того еще хуже — с драгоценным мужем на пару.

Бар он нашел сразу — наверное, сердце подсказало. Сердце — глупый, упрямый вещун.

В баре все столики были заняты. На маленьком танцполе кружили пары — все сплошь зеленая молодежь. Катя сидела за столиком на галерейке. А возле уже кто-то стоял, склонившись, приглашал.

— Парень, парень, парень, это самое… давай, давай, давай, к себе, к себе, девушка не танцует. — Задыхающийся Колосов мысленно поздравил себя, что без букета. — Катя, я… ты долго меня ждала?

— Никита, присядь. Ты голодный, есть что-нибудь будешь? Тут стейки жарят на углях.

— Стейки… Это потом, Катя, я хочу тебе сказать…