В зоне листопада - Артем Полярин

Розовощекий вояка в новеньком камуфляже с погонами лейтенанта, со смайликом над желтой ленточкой на рукаве, бронике и с автоматом наперевес машет раскрытым паспортом у Никона перед носом.

– Здорово! – протягивает Никон руку и крепко жмет. – Работаем. Помогаем переселенцам пережить войну. Как воюется?

– Воюется нормально, – широко улыбается. – Ты, значит, Никон, – указывает на паспорт. – Денис. Куда путь держите?

– В Ротамарк.

– Что там?

– Переселенцы, детский садик рядом с аэродромом.

– Понятно, – тянет Денис и переключается на водителя, – откройте, пожалуйста, багажник.

Подзывает сержанта, говорит осмотреть машину повнимательнее.

– А Вы, пан Никон, пройдемте со мной для проверки документов.

Никон под нейтральными взглядами пассажиров вываливается на улицу. Следует за лейтенантом в каптерку.

– Ну что, присаживайся, земеля! Чувствуй себя, как дома!

Пододвигает обшарпанный армейский табурет. Сам валится на пружинящую кровать. Извлекает из-под подушки початую бутылку водки. Отработанным жестом свинчивает крышку. Разливает по пластиковым стаканчикам.

– Мне половину! – пытается найти компромисс Никон. – Еще с людьми работать.

– Чисто символически. Нам тут тоже спать нельзя. Ну, за здоровье! Нам оно тут еще ой как понадобится.

Переводит дыхание, не закусывая. Никон делает маленький глоток, пытается почувствовать жгучий вкус спирта и ставит стакан. Алкоголь всасывается еще во рту. Становится хорошо.

– Эх, закуску бы получше и можно жить. Этот сухпай никуда не годится. Ну что, рассказывай. На родину часто ездишь?

– Раз в пару месяцев. Кататься не близко перекладными. А ты давно был?

– Да уже полгода не был. После того, как эти идиоты из отпуска не вернулись, никого не пускают. Подруга пишет, что еще немного – и уйдет к другому. А она мне, блядь, каждую ночь снится. А, так ты ж этот, психолог. Давай, помогай земляку! Что делать в такой ситуации?

В свой стакан наливает, Никону капает.

– Даже не знаю. Думаю – все разрешится, если вы увидитесь. Или ты к ней приедешь, или она к тебе.

– Говорит, что мамаша ее не пускает. Переживает, как бы драгоценную дочку тут изголодавшиеся мутены или схизматы не похитили. А мы тут на что? Не защитим, что ли? Они что, там не верят в нашу победу?! Давай! За победу!

Поднимает стакан, опрокидывает. Никон опять смакует. Не хочет приехать в пункт назначения поддатым.

– Эй, земляк. Что-то ты за победу слабее, чем за здоровье выпил. Так мы точно не победим. Как там вообще настроения? Что-то волонтеров меньше стало ездить. О чем они там думают вообще в своей столице?

– Там идет война за власть. Не знаю о чем они думают, но о простых людях они точно не думают. Никак не могу понять – зачем вообще все это началось и кому выгодно.

То ли водка действует, то ли хочется охладить боевой пыл пьянеющего земляка. Никон закидывает рациональное зерно на политический субстрат.

– Еще чуть-чуть и мы этих сук сами поедем строить. Может они там думают – мы тут в блиндажах под артобстрелами до старости сидеть будем? Ни хрена! Если не начнут нормально снабжать, сядем на броню и поедем в гости к генералам и чиновникам. У кого оружие, тот и должен порядок наводить.

Хватает стоящий рядом автомат за ствол и бьет прикладом об пол. Затворная рама клацает, сделав половинный ход.

– Взвелся? – интересуется Никон.

– Да ни хрена. Чтоб взвелся, надо со всей дури долбануть. И то неизвестно – приклад развалится или затвор до конца дойдет. Один уже так сломали.

Скрипит дверь. Сержант, проверявший багажник, сообщает – все в порядке и врачей можно отпускать. Никон поднимается, Денис вслед за ним.

– Ну ладно, земеля, еще увидимся. Лечи своих переселенцев. Учи их любить батькивщину.

– Спокойной дороги вам и побольше симпатичных водительниц, – шутит Никон.

– О, за это спасибо. Этого нам тут не хватает. Одни, сука, мрачные схизматы шныряют, чтоб им неладно. Ладно, давай. Будем живы – здоровы.

– Что Никон, набухался?! – язвительно интересуется Андрей, ударяя по рулю.

– Да, так…

– Так иди дальше бухай! И Настюху с собой забирай. А то она обижается, что молодые вояки ее пить не зовут. А мы тут с Катюхой позажигаем!

Приобнимает мадам, сидящую на переднем сидении. Та кивает головой и, с вопросом в темных глазах, пытается повторить слово «позажигаем».

– Переведи ей это как «расслабимся», – играет Андрей.

Никон переводит.

– Я радость, … «позажигаем» тут! – улыбается Катрин Андрею, – Надо спешить. Мы опаздываем в детский сад.

Машина трогается. Никон и Денис машут другу-другу сквозь забрызганное дорожной грязью стекло.

– А…а, доживаю, – махнул рукой Денис. – Война эта здоровье подорвала. Как закончилась, вернулся домой. Разруха, работы нет. Даже те деньги, что должны были за службу, до сих пор не отдали полностью. Выпить нормально не за что. Одна брага. А сколько лет уже прошло. Родина, мать ее, обманула.

Денис закатил глаза, то ли брагу представляя, то ли отчизну разрушенную, что не может сынов своих даже нормальным качественным горючим обеспечить.

– Да уж, – невнятно и печально прошептал Никон, чтобы дать хоть какую-то обратную связь.

– Второй раз бы не пошел за этих сук воевать! – ударил по столу кулаком, задумался ненадолго. – Раньше надо было с плеча рубить. Теперь поздно. Ты, земеля, если шо, руби сразу, не раздумывая.

Глава 19.

Следователь вмешался в работу, как обычно, неожиданно. Позвонил и настойчиво попросил явиться на станцию метро Баркенс. Никон, привыкший уже к постоянно ломающемуся расписанию, сдвинул ближайшие три часа на вечер. Пострадав мельком о том, что придется работать до восьми, он мысленно улыбнулся предложению Юлии Ведерниковой. Теперь оно казалось не таким уж и экстравагантным. Загрузился в метро. Протарахтел до станции Плейдом, перебежал на Вудендор. Оттуда, долго прождав поезд на разбитой лавочке, нудно дотащился в ржавом, громыхающем словно цистерна товарняка, вагоне до Баркенс. Скудно освещенные, несколько постаревшие, станции сменяли темные, таящие в своих закоулках тайны Города, перегоны, как короткие дни меняют ночи. В метро получилось отдохнуть. Вопреки душераздирающему скрежету стали и сталь, выспаться без кошмаров. Показалось, что без проблем промоталась, пронеслась мимо целая неделя жизни. Длинная ночь – короткий пасмурный день – опять ночь. Несомый напористым и грубым подземным ветром, выкарабкался на поверхность. Город здесь фонил еще большей чуждостью и холодом, чем в центре. Погода портилась. Мокрый обшарпанный бетон вокруг резонировал со свинцовым, с коррозинкой клочковатых облаков, небом. Позвонил. Петрович, как сокращенно называл про себя следователя Никон, ждал его наверху у дороги. Без лишних слов и церемоний запихал в раздолбанный служебный драндулет. Тарахтя неплотно пригнанной дверью и багажником по многолетним ямам, пронесся через развязку на Капитальное шоссе. Никон, привыкший дожидаться, когда все станет ясным без лишних слов, задал лишь один вопрос, который следователь сосредоточенно проигнорировал. Проехав мимо урочища Скинхилл, которое после нескольких суровых зим стало совсем безлесным и пустынным, неожиданно свернул на улицу Индустриальную. Понесся, не обращая внимания на широкие щели в стыках между плитами, по прямой. Вдоль плененной в канаву из плит, речки Сванки. Выехал к ее железобетонному устью, впадающему в древний, тяжко вздыхающий под тяжестью свинцового неба Дисифен. Серые ровные берега уже обжили люди в засаленной и штопаной форме врачей скорой помощи и полицейских. Первые копошились возле фигурки, беспомощно залегшей на носилках. Вторые бродили по округе, внимательно вглядываясь под бывалые ботинки. Следователь прытко выскочив из машины, нагло потянул Никона к врачам.