Возвращаясь к себе - Елена Катасонова

— О том, что вдруг завтра пойдет дождь.

Шепот Лены упал до чуть слышного.

— Ну и что? — удивилась Катя, и карие, с золотинкой, глаза воззрились на Лену. — На то и осень. Нормально!

— А кому неинтересно, — возвысил голос тучный, страдающий отдышкой профессор, — кто в отличие от меня, грешного, про античный Рим знает все досконально, тот может с чистым сердцем покинуть аудиторию.

За бликами его очков невозможно было определить, куда он смотрит, но передние ряды разом повернулись к Лене и Кате — должно быть, для себя незаметно они заговорили довольно громко, — и подружки испуганно пригнулись к столу и вжали головы в плечи. А когда профессор, выдержав не хуже мхатовской паузу, стал читать дальше, усердно застрочили в тетрадках, тщетно стараясь наверстать упущенное…

Дождь начался, по закону подлости, именно в среду, на рассвете. Сквозь зыбкий, тревожный сон Лена слышала, как стучат по жестяному желобу крупные капли; засыпая и просыпаясь, печально думала, что это, значит, судьба: не придется сегодня идти к деревянному мостику, потому что нечаянные знакомые разве встречаются под дождем?

Выходит, не случится то огромное в ее жизни, чего она страшилась и о чем мечтала, из-за чего потеряла Диму — что теперь его письма? — о чем они с Михаилом Сергеевичем молчаливо договорились там, у переезда, — если только все это ей не пригрезилось. «Я, что ли, влюбилась? — спросила себя Лена. — Не знаю… Но меня как-то странно тянет к нему…»

Лена закрыла глаза. Дождь равномерно, настойчиво шумел за окном. Как же ей отчаянно не везет! Что ж, не судьба… Но и в институт она не поедет, с непонятным ожесточением решила Лена. Так и будет лежать в постели до самого вечера. Лежать и страдать. Пусть другие сидят на лекциях!

Она слышала, как ходила туда-сюда мама, как щелкнул замок — мама ушла, — дождь превратился в мизерную водяную пыль; эта пыль все летела, летела, и не было ей конца. Вставать по-прежнему не хотелось — так бы вот и провалялась весь день, — но почему-то Лена все поглядывала на лежащие рядом часики и в одиннадцать вдруг вскочила и, не думая ни о чем, не колеблясь и ни в чем больше не сомневаясь, побежала в душ. Оттирала себя так рьяно, будто вылезла из забоя, вымыла новым шампунем волосы, хотя были они абсолютно чистыми, высушила их феном — завивать было уже совершенно некогда, — торопливо и, как потом поняла, слишком ярко «нарисовала лицо» — так называла макияж смешливая Катя — и заметалась по комнате, с треском распахивая шкафы и с грохотом выдвигая ящики.

Из одного вытащила кружевной, с белым атласом лифчик, купленный только вчера в дорогом бутике, тонкие колготки, короткую, соблазнительную маечку — из того же бутика, — из шкафа выволокла за рукав сиреневый свитер — тот самый, что ей так шел, — одним махом натянула его на себя, надела брюки, кроссовки, куртку, сдернула с вешалки зонт и бросилась вон, к переезду.

Она спешила — времени не оставалось совсем, — но идти приходилось медленно, выбирая места почище, особенно когда жилые кварталы кончились и Лена вышла на финишную прямую — к переезду. По унылой колонне машин, выстроившейся в неровный ряд, поняла, что горит красный свет: вот-вот к станции подойдет электричка. Можно, конечно, перебежать, взглянув направо-налево, но тетка с флажком однажды так наорала на Лену, что нарываться снова на этот безобразный ор не хотелось.

— Куда, шалава, несешься? — грозила она Лене флажком и даже ногой топнула от негодования. — Ростишь вас, ростишь… Успеешь еще на тот свет!

Тетка была, конечно, права. Кажется, проще простого — перебежать, но кто-то же попадает под поезд.

Лена вздохнула и послушно остановилась на своей стороне. Электричка, подвывая, как раненый зверь, подлетела к станции. Через пару минут, надрывно взвыв, устремилась дальше. Унеслась, как видение, испарилась, как дух, оставив позади подрагивающие теплые рельсы, и все, остановленное ею, разом пришло в движение: двинулись вперевалочку с обеих сторон машины, заторопились туда-сюда пешеходы, и среди них почти бежала, совсем уже опоздав, Лена.

Дождь припустил с новой силой. Казалось, сама природа рвалась остановить Лену, но она решительно шла вперед по пропитанным влагой кочкам, через мокрый лес, срезая дорогу, сокращая путь, стараясь держаться поближе к высоким, разлапистым елям, которые защищали как-никак от дождя. Мокрый зонт давно был в раздражении сложен, потому что, как только Лена ступила в лес, беспрестанно цеплялся за ветки да и закрывал столь необходимый Лене обзор.

«Куда я иду? Зачем? — терзалась Лена. — Мы почти незнакомы… С какой стати попрется мой Горбачев на мостик в такой-то дождь? Ну видел меня прежде, ну постояли рядом, поговорили, ну проводил — даже не до дома, всего лишь до переезда, — зачем-то уговаривал встретиться… Он, может, уже и забыл, а я… Ничего, никто не узнает, — утешала она себя, — Увижу, что нет никого, и пойду потихоньку назад. Никому не скажу, даже Кате…»

Никого, конечно, и не было. Сиротливый, почерневший от влаги мостик печально разглядывал себя в рябой от дождя воде и был так же одинок и несчастен, как Лена. Ноги сами понесли ее к мостику. Лена оперлась о перила и стала смотреть вниз, на безрадостную серую воду. Дождь барабанил по капюшону, но зонт раскрывать не хотелось, вообще было лень шевельнуться. Ни души… Все серо вокруг — и вода, и небо, и сама жизнь.

Вдруг чьи-то руки обняли ее сзади, повернули к себе, и Лена увидела совсем близко знакомое лицо, глаза смотрели радостно и открыто, капли дождя стекали с капюшона на лоб.

— Я уж думал, все пропало, конец, ты не придешь, — бормотал Миша и целовал ее мокрые щеки, губы, глаза. — Ну как я тебя найду? Не проводил, дурак, до дому, броди теперь, как леший, по здешним лесам, ищи свою Лену. Но если зарядят дожди, ты скорее всего вообще у нас не появишься.

— Как же я вас не заметила, — с запинкой сказала Лена. От радости, что ли, он перешел на ты?

— Прятался, как заяц, под елью, — хмыкнул Миша. Казалось, он посмеивается над собой. — Прибежал без пятнадцати, понимал, что глупо, но очень спешил. Знал, что ты обязательно опоздаешь, а летел к мостику со всех ног.

Лена смотрела на него удивленно, и он поспешил объяснить.

— Женщины всегда опаздывают — имеют право. Даже принято слегка задержаться, чтобы мы, мужики, не зазнавались. К тому же дождь, могла вообще не прийти. Что бы я тогда делал?.. Ну, пошли, а то ты у меня простудишься.

Его открытость, его неожиданное «ты» смущали и радовали. Они шли к нему, хотя Миша не сказал об этом ни слова, но ведь хлещет дождь, невозможно бродить по мокрому лесу, да и Переделкино — не Москва: деваться некуда. Лена плыла по течению, послушно шагая с этим неожиданным человеком, и только раз ее кольнула тревога, когда вошли они в белый красивый дом и пошли мимо лифта по аккуратной ковровой дорожке к широкой, тоже покрытой ковром лестнице. Но дежурная за стойкой что-то читала и даже не подняла головы; было тихо, безлюдно и очень спокойно.

— Прошу!

Перед Леной открылась дверь вовсе не в комнату, как она себе представляла, а в настоящую двухкомнатную квартиру. Мокрые куртки были повешены в стенной шкаф в прихожей, в просторной комнате, на столе, в высокой вазе лежали фрукты. Была приоткрыта дверь на балкон, которую Миша сразу закрыл, но запах свежести, прелой листвы остался. Альков вел, безусловно, в спальню.