Однажды вечером в Париже - Николя Барро

В толпе пришедших на ночной сеанс я заметил профессора. С билетом в руке, он вошел самым последним и, проходя в зал, вполголоса поделился со мной своим изумлением – он, дескать, никогда бы не подумал, что «Мелочи жизни» могут привлечь такую массу публики. «Мне кажется, это великолепно», – сказал старик, улыбнувшись мне.

Я вымученно кивнул и закрыл за ним дверь. Что касается программы «Les Amours au Paradis», я ждал одну-единственную зрительницу, а до остальных мне не было дела.

Я зашел в аппаратную и посмотрел в квадратное оконце, через которое был хорошо виден экран.

Мишель Пикколи, разбившийся на своей «альфа-ромео», лежал на траве, и в последние мгновения, отделяющие его от смерти, перед ним проносились, казалось бы, банальные, но на самом деле очень значимые «мелочи» прожитой жизни…

Меня охватила паника.

Что, если Мелани попала в аварию? Что, если она, торопясь, побежала через бульвар Сен-Жермен, не глядя по сторонам, и ее сбила машина, ударила, швырнула в воздух! Я стиснул зубы. Потом я ушел, махнув рукой Франсуа, который, как всегда, сидел, уткнувшись в учебник. Под бдительным взором мадам Клеман еще немного покружил по фойе. Наконец решил пойти в бистро неподалеку, выпить кофе с молоком.

– Если меня спросит молодая женщина, пожалуйста, скажите ей, чтобы никуда не уходила и обязательно дождалась меня, – проинструктировал я кассиршу.

– Вы о той миловидной девушке, с которой вы встречались на прошлой неделе? – спросила она, поднимая брови.

Я кивнул и, не желая вдаваться в объяснения, поспешил на улицу.

Спустя минуту я сидел на обшарпанном деревянном стуле в бистро и торопливо глотал кофе с молоком. От разливавшегося по всему телу тепла стало легче, но беспокойство меня не покидало.

Когда закончился последний сеанс, я все-таки еще час прождал в «Синема парадиз». Ведь вопреки вероятности Мелани могла вдруг появиться, вбежала бы легкими шагами, запыхавшаяся, со смущенной, виноватой улыбкой, и произнесла слова, которые бы тотчас разрешили все загадки.

– Да вы не мучайтесь, мсье Боннар, – сказала мадам Клеман, собравшись домой и уже надев пальто. – Скорей всего, найдется какое-нибудь очень простое объяснение.

Может, и было такое объяснение. Даже наверняка было. И все-таки меня не оставляла тревога, и я решил пойти к дому, в котором жила Мелани. Как и неделю тому назад, я пересек бульвар Сен-Жермен, миновал пивной бар «Липп» с оранжево-белыми полосатыми маркизами на окнах, потом, нетерпеливо прибавляя шагу, пустился по улице Гренель, сегодня показавшейся мне довольно-таки длинной. Наконец я увидел галантерейный магазин на углу улицы Бургонь и повернул налево. И вот я снова стоял у высоких темно-зеленых ворот, которые, разумеется, были закрыты. Я в растерянности поглядел на таблички с фамилиями. В это время суток поднять кого-то с постели – просто немыслимо, да и непонятно было, кому тут позвонить.

Я потоптался у ворот, потом перешел на другую сторону улицы, к тому канцелярскому магазинчику, мимо которого ровно неделю назад прошаркал тот сумасшедший старикан в домашних шлепанцах, крикнувший нам: «Влюбленная парочка!» Ах, жаль, сегодня не видно этого старика. Я закурил сигарету. Я ждал, сам толком не зная, чего жду. Но мне не хотелось уходить от этого дома, ведь там, во дворе, за закрытыми воротами, старый каштан, а может быть, и девушка по имени Мелани.

И тут мне повезло.

С тихим жужжанием ворота старого высокого дома отворились. Медленно, неуверенно подъехало к дому такси и в следующее мгновение скрыло от меня вынырнувшую из-за ворот мужскую фигуру в длинном темном пальто, мужчина быстро сел в такси.

Машина едва успела отъехать, как я, перелетев через улицу, ринулся в ворота, прежде чем они с тихим жужжанием закрылись.

Во дворе, залитом мягким лунным светом, стояла глубокая тишина, и вдруг в ветвях старого каштана послышался шорох, я поднял голову, но ничего не увидел. На верхних этажах дальнего флигеля светилось всего три окна. Одно из них, показалось мне, и есть то, которое зажглось и погасло в тот раз, – окно Мелани. Но я не был в этом уверен.

Я беспомощно смотрел на окно в вышине. Ставни были открыты, из окна лился теплый золотистый свет. «Может, окликнуть Мелани? – подумал я. – Или это будет глупо и неуместно?» Пока я колебался, в окне показалась белая женская рука – решительным движением захлопнувшая створку. Свет в окне погас, и я, порядком обескураженный, опустил голову.

Была ли там, в окне, Мелани, ее ли руку я увидел в то мгновение, когда она закрывала окно? Значит, она в Париже? И не пришла в «Синема парадиз», как мы договорились? Или я увидел руку другой женщины, незнакомой, и вообще перепутал – это чужое окно? Ну хорошо, но кто же тот мужчина, который пять минут назад уехал на такси?

В ветвях надо мной опять послышалось шебуршание – я вздрогнул. Что-то метнулось сверху – прямо передо мной приземлился громадный черный кот и уставился на меня зелеными глазищами.

В тот момент я, конечно, не догадывался, что все это неспроста, да и с какой стати пришло бы мне в голову, что явление во дворе громадного черного кота с горящими зелеными глазами могло навести меня на разгадку хотя бы одной тайны из многих.

Но тогда мне странным образом вспомнилась сцена из старого фильма Престона Стёрджеса: в кадре пробегает черная кошка, женщина спрашивает мужчину, правда ли, что это примета, а он отвечает: примета или нет – зависит от того, что с тобой потом произойдет.

Улица Бургонь словно вымерла, на улице Варенн я тоже не встретил ни души, когда в задумчивости, порядком приунывший, побрел домой. Не видно было даже никого из охранников, темные силуэты которых вечно маячат на фоне светло-песочных фасадов правительственных зданий. Газетные киоски, антикварные магазины, маленькие зеленные лавки, булочные, из дверей которых по утрам тянет таким заманчивым запахом свежего багета, кондитерские, где вас всегда ждут искусно приготовленные пирожные и пирожки и чуть желтоватые меренги, формой напоминающие мелкие кучевые облака, а когда надкусишь, рассыпающиеся во рту в тончайшую сладкую пудру; рестораны, кафе, дешевые забегаловки, где днем вам за смехотворную цену подадут coq au vin, цыпленка в вине, с листьями цикория и стакан красного вина… Все закрыто, все жалюзи опущены.

В этот час Париж был точно покинутая планета. И я был бесконечно одиноким ее обитателем.

– Н-да… – Робер безмятежно принялся намазывать круассан маслом и повидлом. – Я ведь сразу тебе сказал, что ты допустил оплошность, не взяв у нее номер телефона. Вот теперь и расхлебывай. Раз уж ты спросил о моем мнении, изволь: дело твое плохо.

Спросил-то я по глупости. Да, я сам позвонил ему рано утром и предложил встретиться. Мне надо было с кем-нибудь поговорить. Нет, не с кем-нибудь – с хорошим другом. Но у настоящих хороших друзей есть плохое свойство – они не всегда говорят то, что тебе приятно слышать.

Мы уже с девяти утра сидели на улице Жакоб, на террасе маленького кафе, перед отелем «Дануб», и обсуждали случившееся.