Вышибая двери - Максим Цхай

Ганс мне нравится. Он умный мужик, бывший десантник, офицер, но, к сожалению, еще и хороший человек. Сразу же после того как бразды правления перешли в его руки, отменил дискриминирующую трудолюбивых (правда, немного непосредственных) турецких соотечественников систему штамгаст–карт. Затем провел со мной разъяснительную беседу. В ней он мягко внушал, что надо быть добрее, а порядок, установленный Яном, конечно, имел свои плюсы, но в начале XXI века мы должны быть терпимы… Короче, «в то время, когда небесные корабли бороздят просторы космоса», вводить драконовские ограничения для албанских и прочих мусульманских гопников на современной немецкой дискотеке — это дикость и мракобесие.

Я покачал головой, промычал «ну–ну» и рассказал пару страшных сказок на ночь. Ганс вытер пот со лба («Ох уж эти вечные препирательства с начальством!») и предложил устроить пробный день германского либерализма и дружбы народов. Я злорадно согласился. День этот вошел в историю танцхауса как историческая драка двух секьюрити с двенадцатью турецкими повстанцами, которая завершилась в два этапа — сначала просто визитом полиции, а потом визитом полиции в бронежилетах. До сих пор мы с Анри не совсем понимаем, как остались тогда живы. После этого Ганс уже не заикался о XXI веке, видимо догадавшись, что в некоторых странах на Земле иное летосчисление: сейчас у них затянувшийся XII век.

Тем не менее дух либерализма пропитал танцхаус. Как я ни бился со своими секьюрити, они снова напустили полную дискотеку средиземноморской гопоты, которая быстро в ней закрепилась, и так просто ее уже не вышибешь. Дело еще и в том, что сейчас я редко сам стою на входе, поскольку работаю в своей закусочной и, по сути, только осуществляю контроль, даю ЦУ и растаскиваю драки в зале. Но принцип, сделанный мною основополагающим в нашей работе — «Напряги перед дверями, но не внутри», — стал хромать на обе ноги.

Среди турок прошел слух, что «бешеный японец» больше вроде как не охранник, а печет пиццу, и всякая шушера привалила в дискотеку снова. Кого‑то ребята отсеяли, а кого‑то и пропустили. Среди этих «кого‑то» на прошлой неделе обнаружился и албанец с переломанным носом, тот, кто однажды ринулся на меня с двухметровым железным дрыном в руках. Пропустил его, кстати, профи–боксер Куруш, не от страха, а… Были, в общем, у отца три сына. Двое умных, а один боксер.

Вопрос остался открытым. Ганс больше озабочен снизившимися доходами танцхауса, а о проблеме безопасности говорит так: «На то ты, Макс, и тюршеф». Интуитивно чувствую, что, если не найти сейчас выход, начнутся глобальные битвы. Все‑таки надо срочно вводить штамгаст–карты против новых потенциальных дебоширов, коими являются восемьдесят процентов турок и девяносто пять процентов албанцев (ох, черт, снова напрягов перед дверями будет… но тут уж…). Этим мы остановим приток новых носителей горячей восточной крови. А со старыми, которые теперь составляют не менее трети постоянных гостей танцхауса, придется держаться выжидательно. То есть ждать затеянных ими драк и выкидывать их и всех попавших рядом, раздавая хаусферботы направо и налево. Это закроет им вход в обжитую дискотеку. Другого варианта, видимо, нет.

* * *

Второй день подряд охранник находит следы кокаина в туалетной комнате танцхауса. Белый порошок, похожий на пудру. Не пробовать же! Впрочем, что еще это может быть? Я пощупал через свои каналы, потряс знакомых турок, переговорил с местными проститутками. Указали на одного немца, под мое слово не сдавать источник инфы.

Мы имеем полное право задержать посетителя, пойманного при продаже или употреблении наркотиков, обыскать и вызвать полицию. Но ты еще попробуй его поймай. Я отслеживал гада весь вечер, благо наблюдательный пункт в закусочной у меня хороший и покупателей было немного. Немец пил пиво, общался с нашими постоянными гостями, один раз тихонько запустил руку в карман (я напружинился), но вытащил оттуда носовой платок и звучно высморкался.

Сегодня доложили, что порошок снова рассыпан в туалете. И действительно, в той же кабинке я нашел следы той же странной пудры. Немца этого не было. Турок, которые у меня на подозрении, тоже. Это натолкнуло на мысль, что продажа внутри танцхауса все‑таки не ведется. Сомнительно, чтобы продавец наркоты толкал порошок только одному клиенту. Но не могли же разные наркоманы нюхать кокс два дня подряд в одной и той же туалетной кабинке… В других следов порошка не было. Логичнее предположить, что это один и тот же человек. Не запалившись за этим занятием (да и как его, в сущности, можно запалить — не устраивать же засаду!) и удачно нюхнув, он вернулся на старое место.

Видимо, любитель острых ощущений приносит дозу с собой, чтобы кайфануть в дискотеке. Ну что ж, кокаин делает человека сверхбодрым и агрессивным. Проявит себя, значит.

А сегодня я разрешил знакомым проституткам, сливающим мне время от времени инфу, подработать в мужском туалете, затащив туда денежного клиента. Весна, блин… Подошли две польки, держась за руки, как девочки в детском саду, попросили, чтобы я закрыл временно глаза. Для вида только рыкнул: «Знаете, что это такое?.. Ну да… Быстро, только очень быстро!»

Через десять минут безбашенные девки с довольными физиономиями выскользнули из мужского туалета. Подмигнули. Я отвернулся.

Без связей подобного рода работать нельзя. Никто лучше местной проститутки не знает реальную расстановку криминальных и полукриминальных сил в городе. Кто с кем враждует, кто поднимается и сейчас опасен особенно, а кто только хорохорится и, как говорят немцы, «гроссе мауль» — пустозвонит. Что действительно думают о тебе местные раздолбай и что планируют делать в ближайшее время. Опять же, всех продавцов наркоты и прочую нечисть они знают в лицо… и даже гораздо детальнее. Пять минут беседы за чашкой кофе с правнучками Таис Афинской нужнее тюрштееру для его повседневной работы, чем сорок часов обучения в Торговой палате — там ничего толкового не расскажут. Эти же оторванные заразы всё знают. И если относиться к ним по–человечески — только искренне, любой наигрыш раскусят на раз, — они всё тебе расскажут. И на шею не сядут, потому как биты и чувствуют меру. А свою агентуру надо подкармливать.

* * *

Центр Кобленца. Старинная узкая улочка, выложенная камнем. Проходя по ней, я ловлю себя на мысли, что чего‑то не хватает. А где Бабетхен?

Еще не так давно возле входа в большое трехэтажное здание с красными огоньками в окнах стояла толстая, нелепая старуха в белом костюмчике и в огромном блондинистом парике. Искусственные волосы собраны в «бабетту», прическу а–ля Брижит Бардо.

Нелепая старуха степенна и полна чувства собственного достоинства. Она выхватывает из толпы одиноких мужчин и, кланяясь им, зовет скоротать вечерок.

— Эй, красавчик, заходи к нам!

— Да ну, я женат.

— Ну мне‑то, старой женщине, не рассказывай…

— Да ладно, не холодно стоять сегодня?

— Мне не бывает холодно, нахал.

Стайка турецких мальчишек дергает толстую, раскрашенную старуху за дурацкий парик. Я цыкаю на них, и они с визгом разбегаются по соседним улочкам.