Исторические районы Петербурга от А до Я - Сергей Глезеров

Находилось это озеро когда-то за Александро-Невской лаврой, и хотя сегодня его нет, следы сохранились в городской топонимике. По сей день существует Глухоозерское шоссе, а нынешняя Мельничная улица до 1952 г. звалась Глухоозерской.

«Глухое озеро было немалой величины – километра полтора длиной, метров до трехсот шириной, – отмечает известный историк Петербурга Дмитрий Шерих в своей книге „Невская застава: берег левый, берег правый“». – Изогнутое наподобие лунного полумесяца, с краями, опущенными к югу, оно располагалось там, где сегодня находятся промзоны многих предприятий. Восточный берег находился примерно там, где заканчивается нынешняя Мельничная улица. Другим своим концом озеро подходило довольно близко к Волковой деревне и Волковским кладбищам, отчего и звалось одно время Волковским озером. Известно, что озеро было мелководным, с достаточно топкими берегами. Однако это не помешало ему стать центром дачной жизни екатерининского Петербурга».

История этих мест очень любопытна. В 1770-х гг. Екатерина II пожаловала местность вокруг Глухого озера своему фавориту князю Григорию Потемкину. Тот вложил огромные средства в освоение окрестностей Глухого озера – так возникла роскошная усадьба, получившая название «Озерки». Тут устраивались летние балы и пышные маскарады с иллюминациями и фейерверком. На территории парка устроили беседки, фонтаны и искусственные гроты.

В 1770-х гг. в имении Потемкина построили принадлежавшие ему два стекольных завода: один – для изготовления аптечной посуды, другой – для производства хрусталя, а затем рядом с ними соорудили зеркальный завод. Вся местность стала поэтому называться Стеклянным городком, или, в просторечии, Стеклянкой, о чем напоминают до сих пор названия улиц – Хрустальной, Глиняной, Глазурной, Фаянсовой – и Зеркального переулка.

После смерти Потемкина его усадьба «Озерки» зачахла, и парк превратился со временем в топкие дорожки в сыром тенистом лесу. «Хотя и в конце XIX в. некоторые карты города указывали на месте потемкинской усадьбы Озерковскую слободу, это было лишь слабое напоминание о былых временах», – отмечает историк Дмитрий Шерих. В середине XIX в. городские власти отвели Глухое озеро под свалку, и постепенно когда-то живописный водоем заполнили мусорными отбросами и 1882 г. окончательно засыпали…

Еще в первой половине XIX в. неподалеку от Глухого озера появилась ферма, которую называли Глухоозерской. Она являлась одной из трех казенных ферм, на которых работали англичане, приглашенные в Петербург Александром I. Находилась она в самом конце нынешней Мельничной улицы.

«Царь хотел положить начало освоению южных окраин города и сделать это на высоком качественном уровне, – сообщает историк Дмитрий Шерих. – Британцы занялись осушением и освоением земель, причем черную работу делали наемные рабочие и солдаты военно-рабочего батальона…

Однако вот гримасы государственного управления экономикой: уже вскоре после того как Глухоозерская ферма была выведена на должный уровень, она постепенно начала хиреть. На городских планах XIX в. хорошо видно, как уменьшается ее территория. В конце концов от фермы осталось лишь воспоминание. И „земли Глухоозерской фермы“, которые принадлежали Кабинету Его Императорского Величества, власть начала раздавать под новые проекты».

Одним из них стал Глухоозерский завод по производству портланд-цемента, основанный химиком и технологом, учеником Д.И. Менделеева генерал-майором Алексеем Романовичем Шуляченко. Завод просуществовал до революции, затем закрылся, а в 1930-х гг. на его месте оборудовали Комбинат строительных материалов (Металлокомбинат), выпускавший кровельное железо. В 1960-х гг. он стал частью Завода турбинных лопаток…

В самом конце XIX – начале ХХ в. с «землями Глухоозерской фермы» был связан уникальный масштабный градостроительный проект своего времени – создание нового района Петербурга под названием «Царский городок». Подробно о нем рассказывается в очерке этой книги, так и озаглавленном – «Царский городок».

«О Горячем поле ходит дурная слава: оно служит притоном для босяков, воров и прочих рыцарей печального образа, – писал в начале ХХ в. знаменитый бытописатель столицы журналист Анатолий Бахтиаров. – По праздничным дням здесь, сидя на траве, дуются в карты и в орлянку. По вечерам не пройди: ограбят. Горячее поле начинается против Новодевичьего монастыря, по другую сторону Забалканского проспекта, и тянется мимо Митрофаньевского и Громовского старообрядческого кладбищ и идет далее, за Московскую заставу, параллельно Московскому шоссе – версты на три, на четыре».

Часть Горячего поля, прилегавшая к Митрофаньевскому кладбищу, была отведена под свалку городского мусора, а на той части, которая близко подходила к городским скотобойням, возникли «целые курганы мусора» – со скотопригонного двора. Отбросы на Горячем поле постоянно прели, курились, над ними колыхался зловонный густой туман.

Ту часть Горячего поля, что была напротив Новодевичьего монастыря, занимала так называемая Конная площадь. Название это являлось неофициальным и на картах не обозначалось, однако в Петербурге его хорошо знали. Здесь по воскресеньям, средам и пятницам проходила конская ярмарка. Место торга было огорожено барьером, по окружности всей площади устроен «бег», или ристалище, для испытания лошадей. Посредине площади расставлены прясла для привязи лошадей.

Монахинь Новодевичьего монастыря крайне беспокоило подобное соседство, нарушавшее монастырскую тишину и спокойствие. Они даже не раз жаловались «кому следует», но их ходатайства не имели успеха.

«В день торга на Конной площади происходит страшная сутолока, – описывал это место в 1908 г. журналист Анатолий Бахтиаров. – Конское ржание, крик барышников, наконец, самые сделки цыган, чухон, татар и русских, нередко сопровождающих свою речь клятвами и уверениями или же „крепким подтверждением“, не занесенным ни в один лексикон, – все это представляет пеструю и живую картину».

Лошади, ведомые под уздцы коневладельцами, «дефилировали» перед врачом и фельдшером. Возле лошадей сновали многочисленные барышники, расхваливая их достоинства. Обычно покупатели тщательно осматривали у лошади зубы, поднимали копыта, трепали лошадь по шее, тянули за хвост, щупали мышцы. Если внешний осмотр устраивал покупателя, он садился на лошадь верхом, выделывал на ней различные «аллюры», испытывая бег лошади, а также проверял, не хромает ли она.

Господствующее положение на Конной площади занимали цыгане, своего рода «короли конского торга». Работали они не поодиночке, а целыми «партиями». Цыгане занимались перепродажей, нередко покупая лошадь в одной части Конной площади и тотчас же перепродавая ее в другой. Нередко они приходили на конский торг с одним только хлыстом в руке.

Первой их задачей было купить лошадь, поэтому в день торга цыгане вставали на подходах к Конной площади и поджидали крестьян, двигавшихся на конский торг со своими лошадьми. Здесь они окружали их тесной толпой и предлагали продать лошадь, а самим ехать домой, чтобы не терять время. Многие крестьяне, не искушенные в торговле, соглашались и продавали цыганам своих лошадей.