Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

Эйнштейн, как и отец Клауса Фукса, всю жизнь был пацифистом, но он чувствовал, что в личном и научном смысле многим обязан стране, которая дала ему возможность жить и трудиться свободным от нацистских гонений. В Англии беженцы тоже активно выступали за атомные исследования. Профессор Пайерлс был одним из пяти британских ученых, которых в 1941 году выбрали, чтобы возглавить проект, с целью конспирации названный проектом «Трубный сплав». Они с Фуксом проводили консультации с группой американских атомных ученых, которая прибыла из-за Атлантики в ноябре того же года, а в 1942 году Пайерлс отправился в США с британской делегацией, чтобы установить контакты с учеными, работавшими над «Манхэттенским проектом». Фукс прибыл в Америку в декабре 1943 года вместе с другими выдающимися британскими учеными, чтобы вести совместную работу в лаборатории, которая двенадцать месяцев спустя и привела к взрыву в Аламогордо. Тот факт, что Фукс был одним из значительного контингента бежавших от нацистов ученых, которые представляли огромную ценность и в основном были надежными людьми, и рассеял всякие подозрения, что он все еще в какой-то степени лично предан коммунизму.

Пожалуй, Фуксу сильно повезло, что он бежал на Запад, а не на Восток. Немалое число антифашистски настроенных ученых — евреев и неевреев — уехало из Германии в Россию в начале тридцатых годов. Коммунисты из их числа в основном погибли во время чудовищных сталинских чисток конца тридцатых, когда за два года было арестовано около восьми миллионов человек. Уцелевших немецких ученых Сталин передал заботливому попечению гестапо в качестве дружеского жеста после заключения пакта между Советами и нацистами. Приказ о депортации не включал нескольких значительных немецких ученых, например Фрица Ланге, физического химика, который прославился тем, что ловил молнию в горах Швейцарии, чтобы добиться высокого напряжения. Он перебрался в Россию из Германии еще в двадцатых годах, стал советским гражданином и поэтому смог (или был вынужден) остаться на своем посту.

И Фукс, и Голд находили оправдания для предательства в том факте, что Россия оставалась в стороне от совместной работы союзников над атомом. В своих признаниях, которые во многом отличались, они оба выразили одно и то же мнение, что Советский Союз следовало пригласить к участию в общей команде. Конечно, в период пакта с Германией 1939–1941 годов Россия, очевидно, не могла участвовать в ней, а после германского вторжения она была занята тем, что старалась выжить. Никто не предоставил никаких данных о том, что Россия присоединилась бы к атомной коалиции, если бы ее пригласили, а если бы присоединилась, то вела бы честную игру. Попытки сотрудничества в других областях во время войны оказались игрой в одни ворота и окончились большим разочарованием. Получая всевозможную секретную информацию военного характера и военные поставки от союзников, русские по-прежнему отказывали американцам в разрешении изучить свои танки, которые применялись на западном фронте в конце войны. Глубоко въевшееся, почти параноидальное недоверие к остальному миру сделало Россию в лучшем случае неудобным партнером, а в худшем — смертельно опасным. Гарри Голд верил, что участие Советов ускорило бы разработку атомной бомбы, но оно, напротив, могло бы замедлить ее из-за введения разных стандартов, а также из-за недоверия, которое поселилось бы в том, что в основном было атмосферой гармонии. Что отличало сталинистов от всех остальных, как отличало и ученых-нацистов, так это неизбежное ожидание тех или иных политических интерпретаций объективной научной истины. Если бы Фукса и Голда отправили годик поработать в советской лаборатории, они быстро расстались бы со своими иллюзиями.

Несмотря на свое отставание, Россия до войны обладала значительными научными ресурсами. В начале тридцатых всемирным центром атомных исследований, пожалуй, была лаборатория лорда Резерфорда в Кембридже, Англия. Среди его лабораторных ассистентов был советский гражданин Петр Капица, который в ней полностью распоряжался. Как-то раз Капица поехал на родину в отпуск; больше он в Англию не вернулся. Его назначили руководить атомными исследованиями в СССР вместе с двумя другими учеными, урожденными русскими. Именно Капица позднее разработал аппарат для генерирования импульсных полей, который позволил добиться создания сильнейшего магнитного поля, которое только видел свет. Он же весьма ярко выявил раковую опухоль, которая поразила самое сердце советских научных исследований. В 1951 году, как рассказал Виктор Кон в «Миннеаполис трибюн» в апреле того же года, его сняли с поста из-за речи, которую он произнес на 220 годовщине Академии наук СССР, заявив: «На самом деле не существует такой вещи, как социалистическая наука или британская наука. Есть только одна наука, которая трудится на благо человека. Поэтому наука должна быть международной»[13].

В отличие от британцев, американцев и канадцев, русские никогда не публиковали официальных отчетов о своем прогрессе в области атомных исследований. Как следует из статьи доктора Джеральда Остера от февраля 1946 года в выпуске «Американского обозрения Советского Союза», в СССР три крупных института вели ядерные исследования еще в 1932 году. Они начали строить циклотроны в начале тридцатых, непосредственно после того, как профессор Эрнест Орландо Лоуренс из Калифорнии спроектировал свой первый аппарат для опытов с атомными ядрами, и Советы, по словам доктора Остера, были первопроходцами «в расщеплении ядра космическими лучами». Космические лучи завораживали русских. В 1944 году они создали Государственную комиссию под руководством армянского физика Артема Алиханяна с целью создания постоянно действующих лабораторий на высокогорных пиках, которые бы не занимались ничем иным, кроме изучения космических лучей. В 1948 году Алиханян и его брат Абрам[14] получили Сталинскую премию первой степени размером в двести тысяч рублей за открытие, что космическое излучение содержит частицы — варитроны, — масса которых больше, чем у электронов.

Открытие Алиханянов по-новому изобразило картину фундаментальных строительных блоков материи. Единственная проблема в ней состояла в том, что, по словам несоветских ученых, варитроны существовали исключительно в воображении. Тем не менее советские пропагандисты в течение нескольких лет раздули открытие, доказывая превосходство советской науки над буржуазной. Затем, в одном из тех неожиданных поворотов, из-за которых так трудно анализировать Советский Союз, Академия наук СССР отвергла открытие братьев Алиханянов зимой 1951/52 года и заявила о том, в чем давно уже убедился весь остальной мир, что варитронов не существует.

Когда немецкие армии в начале Второй мировой войны глубоко вторглись в Россию, советские лаборатории, занятые экспериментальными работами с ураном и тяжелой водой в Днепропетровске, Ленинграде и Харькове, эвакуировали в Сибирь, но работа никогда не прекращалась полностью. Как следует из статьи доктора Остера, один из членов советской комиссии, созданной в 1937 году для исследования разделения изотопов, в 1942 году продолжал в своей эвакуированной в Сибирь лаборатории попытки получить уран-235 посредством тепловой диффузии гексафторида урана, хотя и не добился успеха. Получение секретных данных по атомным разработкам союзников посредством шпионажа, безусловно, должно было сэкономить России немало времени и средств, позволив ей избежать тупиковых направлений. Однако факт остается фактом: ни одна страна не в состоянии создать атомную бомбу ни за год, ни за десять лет, несмотря на все украденные секреты, если только она не обладает важными научными технологиями, инженерными возможностями и промышленной мощью.