Интимные места Фортуны - Фредерик Мэннинг

очередь сменялся хриплым пением, унылым, как визг пилы:А дома напролет всю ночь будут старики сидеть и слушать, Вечерком да под луною, Под луною, вечерком[45].

Взрывы адского гомона забивали накатывающие приступы ностальгической тоски. Берн обнаружил, что девица, пока ее оглаживает капрал, украдкой и в то же время вызывающе смотрит на него, и это усиливало раздражение. Он поймал себя на том, что хотел бы влепить ей смачную пощечину, причинить боль — обычная реакция мужчины на провокации подобных женщин. Было ясно, что она прекрасно это понимает.

— А что, черт возьми, мы собираемся пить? — резко и нетерпеливо спросил Берн.

Капрал откинулся на спинку стула, девка слетела с его колен, поправила съехавшую на сторону юбку, вскинула руки, поправляя прическу, и, обойдя стол, встала возле Берна с порочной невозмутимостью урчащей кошки. Он не хотел ее. По крайней мере, заставлял себя так думать. Не обращая внимания на эту сучку, он принялся обсуждать с капралом, что бы выпить. У того не было идеи, кроме дешевого шампанского, которое Берну доводилось пробовать лишь тогда, когда ничего другого достать было невозможно. Здесь было не разжиться чашкой кофе с коньяком, вместо этого девица предложила насладиться уютом отдельного кабинета.

— Ну хорошо, пейте шампанское, если вам оно по нраву, — согласился наконец Берн и отослал девку с заказом. Он поднялся и стал прокладывать себе путь к барной стойке, из-за которой трактирщик и его разгоряченная, туго утянутая в платье супруга взирали на свою диковатую клиентуру сверху вниз с чувством превосходства, если не с вершин высокой морали и нравственности, то хотя бы с позиции законного права. Берн насел на трактирщика, и после некоторых колебаний тот покинул свой пост и вскоре вернулся с половиной бутылки белого вина и уверениями, что оно очень достойное. Берн заплатил. Когда бутылка была открыта, он получил в придачу чистый фужер и направился к своему столику.

— Не желаю я тащиться в какие-то отдельные кабинеты из-за капли коньяка в кофе. А если вы, капрал, попробуете немного вот этого…

Но капрал предпочел шампанское, которое подала девица, и Берн заплатил за него, прибавив небольшие чаевые. Он не стал пить много вина, хотя оно оказалось вполне терпимым, ему просто не хотелось пить, да к тому же было понятно, что заведение скоро закроется. Джонсону с капралом было о чем поговорить, так что Берну приходилось лишь время от времени, просто из вежливости, присоединяться к разговору, и он просто покуривал и понемногу тянул вино, пока не настало время уходить. Когда они прощались, девица посмотрела на него с обидой.

Глава VI

Да, только, ради Христа, говорите потише.

Вся вселенная негодует, когда не соблюдают добрых старых военных законов и обычаев.

…в лагере Помпея никогда не было никакой болтовни и трескотни. Уверяю вас, вы увидите, что тогда все было совсем иное: и военные формальности, и правила, и поведение, и умеренность, и скромность.

У. Шекспир[46]

На следующее утро младший капрал Джонсон отправился к квартирмейстеру один, сказав Берну, что тому нет необходимости приходить туда, а надлежит быть готовым выдвигаться к штабу батальона в полдень. Берн вышел прикупить съестного для Шэма и Мартлоу. На главной улице он увидел простенький магазинчик, но первое, что бросилось в глаза в витрине, было написанное по-английски объявление, сообщавшее, что хлеб отпускается военным только после полудня. В магазине ему удалось купить лишь небольшой пирог, пару жестянок с сардинами да банку вишневого джема. Нужно было придумать, чем бы разнообразить их рацион, но так, чтобы нести было удобно. Вряд ли стоило брать ветчину или жестяную банку с печеньем, хотя с тех пор, как они оставили Сомму, свежее мясо было в дефиците, и на обед без вариантов давали мясные консервы, патентованный суп-пюре, сушеные или консервированные овощи и картошку. В магазине имелись всевозможные торты и прочая кондитерская выпечка, но ее не сунешь в ранец, как пирог или банку джема. А жестянки с сардинами он думал распихать по боковым карманам кителя.

Джонсон вернулся за несколько минут до полудня и сообщил новости: батальон вернулся в Мазенгарб и расквартирован в бараках возле кладбища. Большая рабочая команда выдвигается сегодня ночью на передовую. Им с Берном предстояло забрать со склада снабженцев большой ящик. Они прибудут в Мазенгарб намного позже обеда, но хозяйка приготовила им на завтрак добрую посудину cafe au lait[47], по краюхе хлеба на каждого, да еще сливочного масла и сваренных вкрутую яиц. Поскольку она уходила на работу рано, Берн расплатился с ней и на всякий случай попрощался, ведь, может статься, им придется выдвигаться раньше, чем она вернется домой в обеденный перерыв. Под кротким выражением ее лица скрывался бодрый и неукротимый дух. Он сложил одеяла и оставил их аккуратной стопкой, как было до их прихода. И они покинули дом, закрыв за собою дверь.

Идти теперь стало ближе, зато ящик был тяжелее, так что они намучились не меньше, чем по дороге сюда. Берн вернулся к жизни лишь после того, как они поставили ящик в углу сарая, который теперь был канцелярией. Оглянувшись, он первым делом заметил объявление, напечатанное заглавными буквами: «СЛЕДИ ЗА ТЕМ, ЧТО ГОВОРИШЬ, У ГАНСОВ ЕСТЬ ПОДСЛУШИВАЮЩАЯ АППАРАТУРА, ТЕБЯ МОГУТ СЛЫШАТЬ». Это было тревожное заявление, и он сперва решил, что относится оно в основном к связистам, но позже увидел такие же на стенах других строений. Штаб-сержант, вежливо поприветствовав его, нанес более весомый удар:

— Берн, вы теперь ночуете в помещении канцелярии.

— Так точно, сэр, — ответил он удивленно, но с механической покорностью, которая требовалась от него. Однако ему не хотелось, чтобы кто-то видел продукты, которые он принес, и, сделав паузу, он добавил: — Мне нужно забрать свое одеяло, сэр, и еще личные вещи, которые