Ж… замечательных людей - Эльвира Барякина

Каждый сам выбирает, жить в предвкушении счастья или беды.

Мне и в голову не могло прийти, что у Пола сидел Зэк. После того, как я внесла за него залог, мы не виделись. Пол пытался рассказывать, что он придумал в защиту моего мужа, но я уводила разговор в сторону. Мне не хотелось вспоминать о Зэке: красота, которую нельзя присвоить, раздражает.

Я думала, Зэк смутится, увидев меня. Ничего подобного! Полез обниматься.

– Слушай, давай устроим из развода что-нибудь грандиозное! Позовем гостей, пусть они нам подарки принесут… Друг другу тоже чего-нибудь подарим.

Пол попытался мне что-то сказать, но Зэк оттер его спиной.

– Тебе, Мардж, что хочется получить от меня на развод?

– Пульт дистанционного управления, – хмыкнула я. – Чтобы держать тебя в узде, но где-нибудь подальше.

– Давай еще две штуки закажем: для Пола и для твоего следующего мужа. Ты все равно на достигнутом не остановишься.

Высунувшись из-за перегородки, Эммануэль и Картер внимательно следили за происходящим.

Зэк крепко пожал руку Полу.

– До свидания, мистер Вардлоу! Мардж, дорогая, я тебе позвоню.

Маленькая месть – сладчайшее из удовольствий. Полутона, намеки – ничего противозаконного.

Я позвала Пола гулять, но он не пошел.

– Извини, работы много.

Зэк проехался по его самолюбию как на танке. С огнем играет, засранец. Для Пола дело чести вести себя профессионально с клиентами. Раз обещал вытащить Зэка из беды, значит, сделает. Но он ведь может и обидеться. А если Пол оби-дется, Зэк сядет.

Картер вышел вместе с Полом, и мы с Эммануэль остались одни.

– Как ты отшиваешь мужиков, которых не хочешь? – спросила я.

Красавица тонко улыбнулась:

– Я им говорю, что у меня на спине следы от банок, во рту – кариес, а на губе – начинающаяся «простуда».

– Ну и как, помогает?

– От Картера нет. Он мне про свой кариес рассказывает.

НАШЕ НАСЛЕДИЕ

9 мая 2007 г.

День Победы. Здесь, в Штатах, его, разумеется, не празднуют. К 9 мая 1945 года еще не отгремела битва за Тихий океан. Еще были живы те, кто погиб при штурме Окинавы, во время операций в Брунее и Японии… Но все равно как-то хочется торжественной скорби.

Это был мой любимый праздник. Помню – парады, тюльпаны, черно-белые фильмы по телевизору… Мне как-то довелось стоять в почетном карауле у памятника. В полированном граните блестело мое отражение, и на своем лице я читала имена погибших.

Бабушка рассказывала мне о родных, сгинувших на войне. Сидела, глядя в окно невидящими глазами, и перечисляла:

– Дядю Ваню убили под Сталинградом; Мишин истребитель был сбит; Надю взяли в плен и расстреляли…

Все эти люди приходились мне родственниками, но я ничего о них не знала: они остались только в бабушкиной памяти. Канули как камешки в воду: без следа и без возврата.

От таких мыслей хотелось плакать и мстить.

Много лет спустя я поняла, что в детстве мой мир был таким же черно-белым, как военная кинохроника. Я перечитала горы мемуаров русских, немцев, американцев… Из черно-белого мое кино становилось кроваво-красным.

Агнесса рассказывала, что ее бабушку угнали на принудительные работы… русские. Семнадцатилетнюю девчонку арестовали на рынке, во время облавы, и в числе десятков тысяч других «фашисток» отправили валить лес в тайгу.

Рабство… На тысячу человек – 6 корыт, 15 расчесок и одна баня вместимостью «25 чел. в час». За год каторги треть «контингента» перемерла. И это сделали наши – в порядке мести за разрушенное народное хозяйство. Мстили не виновным, а тем, кто под руку попадется.

У американцев – Хиросима и Нагасаки, у немцев – Бухенвальд и Бабий Яр, у итальянцев – Эфиопия… Не было правых и виноватых в этой войне. Не было Света и Тьмы. Было общее, всемирное помрачение рассудка. Убийство людей провозглашалось подвигом – и чем больше, тем лучше. Жалость к пленному расценивалась как пособничество врагу. Отказ стрелять – как дезертирство.

Человеконенавистничество – вот что привело к той войне. Ни Гитлер, ни Сталин, ни Рузвельт, ни Муссолини не нажимали курки и не ставили мины. Их народы сами соглашались быть убийцами: и все – ради жизни на земле, ради счастья своих детей.

Я знаю, я утопист – наивная и нелепая со своей жаждой мира во всем мире. Ведь выбор был простой: либо ты убьешь, либо тебя.

Но я все равно праздную 9 Мая по-своему. Для меня это день памяти тем, кто в убийственное время делился куском хлеба. Кто спасал приговоренных, кто не сломался после всего, что видел, и научил свое потомство жить без войны. Мы, кажется, умеем. Во всяком случае, большинство из нас.

У американского поэта Карла Сэндберга есть замечательная фраза: «Когда-нибудь объявят войну, и никто не придет». Вот на это много мужества надо.

ВОИН

11 мая 2007 г.

Будучи резервистом морской пехоты, Джош обязан ежемесячно ездить на сборы – поддерживать боеготовность страны. Обрядиться в форму, пережить построение, послушать речь офицера о воинской чести и опозданиях. Затем резервистам подбирают занятие: мыть «хамме-ры» или убирать территорию.

Джош отчаянно ненавидит сборы. Когда он записывался в морскую пехоту, он мечтал о боевой славе, а не о граблях и мочалках. Но у государства свои взгляды на солдатский долг.

К тому же до недавнего времени Джошу приходилось общаться на сборах с Вованом, еше одним русским резервистом. Добрый сержант всегда ставил земляков на одни работы. В результате Джош вкалывал за двоих, а Вован сидел в теньке и обмахивался панамкой.

– Подкопски, в рыло получишь, – говорил он на все попытки Джоша заговорить о Конституции и правах.

Сделать с ним ничего не удавалось: Вован был здоровый, как бульдозер.

Всему взводу Джоша досталась старая амуниция, уже прошедшая огонь, воду и придирки начальства. Резервисты обязаны были хранить ее дома и самостоятельно приводить в порядок, но сколько Леля не пыталась гладить сыновьи штаны и начищать пряжки, бравого вояки из ребенка не получалось.

Особенно Джоша бесил противогаз: носить резиновую маску, в которой неоднократно бывала чужая рожа, – это все равно что целоваться с незнакомым мужиком.

После очередной пробежки в условиях «химической атаки» Джош решил, что с него хватит. Приехав домой, он выкинул противогаз в мусорку, а потом подумал и вытащил обратно. Эта хреновина, наверняка, стоила денег и ее можно было продать на интернет-аукционе. Предчувствие его не обмануло: товар ушел довольно быстро – и с приятной прибылью.

На очередном построении сержант подскочил к Джошу:

– Где противогаз?