Большой обман - Луиза Винер

— А у тебя нет настроения проделать все это в следующей деревне?

— Ну, если ты так настаиваешь… а следующая деревня далеко?

— Что-то около мили. Хозяин паба сказал, по пути есть старинная церковь. Можно и туда заглянуть.

Я старательно подавляю стон.

— Там есть могилы времен Норманнского завоевания, — соблазняет меня Джо. — И еще огромное чумное кладбище. Это, наверное, интересно.

— Хм-м, — мычу я, делая вид, что обдумываю его предложение. — Чумные захоронения, говоришь? Почему бы и нет?

* * *

Джо бродит по кладбищу с ножом для чистки овощей в руке и пластиковой сумкой под мышкой. Глядя со стороны, можно подумать, он затеял что-то дурное. На самом деле он просто срезает черенки растений. Если Джо видит какую-то необычную траву, он бормочет что-то непонятное по-латыни и в дело идет нож. Потом Джо присыпает место среза специальным порошком и заворачивает черенки в мокрую вату. Дома он посадит их в горшки и вырастит полнокровные растения.

Когда Джо набил полную сумку, а я закончила подсчитывать среднюю продолжительность жизни норманна (надо же было как-то убить полчаса), мы огибаем кладбище и направляемся к следующей деревне. Еле приметная дорожка вьется по долине еще где-то с полмили, и перед нами возникает небольшое село под названием Лингс-Уолден. Тут нет затейливых чайных лавок и украшенных рекламой «Мишлена» гурман-пабов с сопливыми официантами, тут только почта, обычная пивнушка и лавочка с сельхозинвентарем.

Джо обнимает меня за плечи и прижимает к себе. Я знаю, о чем он думает. Вот именно в таком месте он хотел бы жить. Это по нему — жить бок о бок с курами и козой, и возделывать овощные грядки на натуральном навозе, и ездить в город не чаще нескольких раз в год. Зимой он бы грелся у камелька и поглощал лепешки, а летом в его саду цвели бы дикий жасмин и ночные цветы. Сады богатеньких жителей Кэссокса дали бы ему верный кусок хлеба — он заработал бы состояние на фигурной стрижке живых изгородей (в форме летящих диких уток, например, или пасущихся домашних гусей). Джо думает о будущем. О нашей совместной жизни. О том, как бы купить дом и основать семейную династию. О том, как он назовет своих детей.

Я вижу, как блестят его глаза от всех этих мыслей, и теснее прижимаюсь к нему. Волосы у Джо мокрые, под мышкой — кипа черенков, но все равно меня тянет к нему. Я знаю, он проживет и без меня. Но когда мне понадобится человек, на которого можно опереться, стоит лишь подать знак — и он явится. На какое-то мгновение мне даже кажется, что я примирилась с жизнью. На какую-то секунду все становится легко, просто и надежно.

Но сердце вдруг затрепетало, как птица, и мысли мои потекли совсем в другую сторону. Как же одиноко будет мне в одном из этих неприветливых коттеджей! Ни занавесок, ни личных вещей, ни фотографий, ни людей, только вид из холодного окна, подобного оку зеваки. Только деревья, и продуваемые ветром аллеи, и пустые нивы, прихваченные морозом, все чужое, и не за что зацепиться глазу.

И я позволяю мыслям направиться туда, где безопасно. На широкую авеню Манхэттена, заполненную людьми, на забитую лавчонками улицу Бангкока — там воняет бензином и кипит жизнь, — наконец, на заброшенные железнодорожные пути, заваленные велосипедными колесами и поросшие травой. И вот передо мной вонючий, весь в оспинах панельный дом — пристанище великана из детских сказок.

— Он маньяк.

— Ничего подобного.

— Все ухватки маньяка. По-моему, он опасен.

Не прошло и часа, как мы снова в Лондоне, и, хотя мы застряли в конце Холловей-роуд посреди огромной пробки, у меня на душе радостно. Мне стало легче, как только мы выехали на трассу и кусты, поля и скелеты деревьев без листьев уступили место асфальту, заправкам и мотелям.

Похоже, Джо не разделяет моих чувств. Стоило нам свернуть на Ml, он как-то сник, а когда мы уткнулись в длинные ряды оранжевых габаритных огней, двигающихся к центру Лондона, настроение у него совсем испортилось. Он стал отпускать проклятия в адрес водителей грузовиков, и автомобилистов, делающих закупки в выходные, и мойщиков лобовых стекол с их ведрами и грязными тряпками; к тому же, когда мы проезжали станцию метро «Арчвей», он услышал, как я напеваю, и решил устроить мне небольшую сцену.

— Он не опасный. Он ранимый.

— Ранимый?

— Да, типа Денни Де Вито. Знаешь, твердый снаружи, хрупкий внутри.

— Уж кто-кто, а Денни Де Вито не кажется мне хрупким. Он просто хам и грубиян. Да еще какой-то подлый.

— Ну да. Все это, конечно, правда. Он и такой, и сякой. Но это все потому, что он много страдал.

— Именно так говорят серийные убийцы, когда их поймают за приготовлением отвара из человеческих голов. Откуда ты знаешь, что ему вдруг не захочется шарахнуть тебя по шее стальной арматуриной и сварить твою голову?

— Он очень медленно перемещается и не способен на резкие движения. К тому же он не выносит беспорядка. И дурного запаха. Он прямо помешан на гигиене и чистоте.

— Помешан?

— Типа того. Разве это не бзик — мыть руки миллион раз на дню. Чуть не до крови. Он сам этому не рад. У него даже цыпки.

— Цыпки?

— Всего лишь парочка. На костяшках пальцев. Темно-красные, цвета вяленой говядины.

Джо передергивает от отвращения, но он старается держаться достойно.

— Ты знаешь, я подобрал всю требуху, которая ему нужна. На следующей неделе мы с Питом установим ему ящик.

Я вовремя прикусываю язык.

— К чему такая спешка?

— Послушай, я не хочу, чтобы ты одна к нему ездила. Мне все-таки кажется, это небезопасно.

— Да нет тут никакой опасности. Все нормально. Он мне доверяет и хочет, чтобы лично я все для него закончила.

— Тогда я вместе с тобой. Когда очередной визит?

— В четверг.

— Отлично. В четверг днем. Надо еще, чтобы Пит был на подхвате, и все будет в ажуре.

— Вечером.

— Что?

— На этот раз я иду к нему вечером. Не днем.

— Это еще зачем? Как можно высаживать растения в потемках?

— Знаешь, — бормочу я, — этот ящик мы можем установить в любой момент. Торопиться незачем. Он уже прождал больше полугода, и ему только надо, чтобы все было сделано на совесть, ничего больше.

— Не понимаю, — говорит Джо, сворачивая к дому. — Если ящик не столь важен, тогда на кой мы там ошиваемся?

— Я как раз собиралась тебе сказать.

— Про что сказать?

— Про уроки.

— Какие еще уроки?

— С Большим Луи.

— Ты что, собираешься преподавать ему математику?

— Нет. Не совсем.