Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

забвения. Во всяком случае, как минимум людям, чьи судьбы связаны с университетом, имеет смысл публично обсуждать этот вопрос.

Вопрос о современном языке Университета (или языке современного Университета), безусловно, значим для Школы, но реальная практика внешних коммуникаций подчинена, по преимуществу, более прагматическим задачам. Тема набора, как это ни печально признавать, доминирует среди прочих на протяжении всего календарного года. Это, впрочем, вполне естественно для последних нескольких лет, поскольку Школа интенсивно развивается, и ежегодно в нашей линейке появляются как минимум одна-две новых программы, «раскрутка» которых ставится в план работ соответствующих специалистов. При несомненном профессионализме нашего PR-отдела, он вынужденно сосредоточен на текущей ситуации, с учетом быстрого расширения спектра учебных программ.

Да и, строго говоря, вопрос публичного предъявления себя не является исключительной компетенцией PR-отдела, это общеуниверситетская задача, которая не исчерпывается мастерством специалистов по внешним коммуникациям. Следует заметить, что и кампания приема несет в какой-то мере общеуниверситетские смыслы. Так, например, до 30 % студентов-магистратов приходят к нам ежегодно по «совету друзей и знакомых», что свидетельствует о наличии устойчивого сообщества шанинцев. Кроме того, до 20 % нашего набора на бакалавриат в качестве первичной мотивации поступления называют именно Шанинку и лишь затем выбирают специализацию. Но с другой стороны, публичный образ уже зарекомендовавших себя факультетов и программ не означает в своей сумме публичного языка всей Школы.

Ил. 3. Презентация книги Андрея Зорина «Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения» в библиотеке Шанинки. Декабрь 2019. Фото Егора Макарова

Не в качестве решения, а в плане указания на естественно складывающуюся традицию можно упомянуть резко возросшую значимость библиотеки в общем пространстве Школы. За последние два-три года это место стало не только средоточием книг и информационных баз, но и центром студенческой и публичной активности. Фактически из внутреннего помещения новая (с 2019 года) библиотека превратилась в публичное пространство с постепенно выстраивающейся программой внешних семинаров, презентаций, мини-конференций и т. д. Примечательно, что в основе этой новой для Школы активности лежит совместная инициатива нового руководителя библиотеки, нашего PR-отдела, представители которого неоднократно выносили на обсуждение эту проблему, а также нашей ассоциации выпускников.

При этом активность эта не сводится к нашим постоянным и ежегодным конференциям, которые ограничены по времени и способу организации. Новый формат библиотеки как центра потоков коммуникации – это постоянно длящаяся активность от экспресс-конференций до деловых и дружеских встреч. Легко догадаться, что такая инновация вызывает и определенное недовольство тех, кто рассматривает библиотеку, прежде всего, как место для занятий. Нам часто указывают другие возможные пространства для проведения подобных акций, однако попытки переместить эти форматы социально-научной деятельности в другие пространства оказываются не очень удачными. Связано ли это с особым дизайном библиотеки со множеством уютных ниш или просто с быстро сформировавшейся привычкой – трудно сказать. Но в результате часть вечеров пришлось отдать под эти спонтанные инициативы

Библиотека, вопреки своим привычным функциям, становится точкой пересечения внутренней и внешней (городской) аудитории и, что не менее важно, предлагает формат соучастия представителям факультетов и программ самой Школы. Это своего рода длящаяся коммуникация, которая опирается на свое небольшое ядро «активистов» и соединяет в себе различные экспертные, студенческие, преподавательские и просто городские группы.

Это ни в коем случае не ответ на вопрос о языке самоописания и тем более идентичности, но это версия или указание на место, где это может происходить в конкретной Шанинке. Во всяком случае, этот тип активности не ориентирован на решение текущих прагматических задач, но являет собой «свободную и спонтанную коммуникацию», где некоторые варианты ответов могут и появиться.

Интересное предложение было сделано несколько лет назад Стефаном Коллини по поводу присутствия Университета в публичных дискуссиях. Формула Коллини «собственно Университет» означает в данном случае отказ от определения его с помощью тех понятий, которые относятся к другим «реальностям», и использование только тех, которые соответствуют его внутренней природе. «Было бы интересно подвергнуть речи и статьи об университетах за авторством политиков, академических управленцев, лидеров бизнеса и других публицистов небольшому текстуальному эксперименту. Мы могли бы попробовать удалить все ссылки на „экономическое процветание“, „рост“, „нашу экономическую конкурентоспособность“, „создание богатства“ и т. д., а потом посмотреть, осталось ли в них что-то, хотя бы отдаленно напоминающее аргумент в пользу ценности университетов и поддерживаемых ими видов деятельности. Подозреваю, что итоговые тексты будут напоминать картины старинных полей сражения, на которых разрозненные группки бойцов, оставшихся в живых, продолжают куда-то двигаться, хотя и потеряли контакт с основной армией, а потому им грозит опасность погибнуть от первой же вражеской атаки»[109].

В определенной степени, впрочем, объяснение этой «немоты» связано с принадлежностью университетов системе высшего образования в целом. Высшее образование крайне неоднородно, в нем присутствуют сегменты, в которых подготовка кадров для уже сложившихся социально-профессиональных машин является делом вполне естественным и даже приоритетным. То же самое можно сказать и об учебных институциях, заточенных под обслуживание практических нужд конкретных территорий – регионов и городов (например, краснокирпичные университеты Великобритании конца XIX – начала XX века).

Разумеется, нельзя утверждать, что Университет (как коллективный субъект) не может или не должен выполнять этих функций. Суть в акцентах и приоритетах, исходящих из «своей» реальности. Для Университета эти действия, при всей их важности, являются побочными (теми самыми ракушками на днище корабля). И в случае создания нового Университета (или привлечения существующего для выполнения этих функций) рано или поздно начинается рефлексия по поводу поставленных задач и используемых методов, то есть дрейф в направлении фундаментальных вопросов и выхода на метауровень (то есть в сторону рассуждения о методе). Ничего не поделаешь – сколько волка ни корми… Да и вообще, он не с этого скотного двора. Но дрейф этот в направлении переоткрытия своей истинной сущности, во-первых, вопрос времени и, во-вторых, воли.

Вторая причина «немоты» (то есть путаницы с отнесением понятия «Университет» к институту совершенно определенного типа), как ни странно, заключается в лидерстве американских исследовательских университетов, начиная с конца Второй мировой войны. Проблема, конечно, не в лидерстве самом по себе, а в том наборе факторов, который ему способствовал. Этот примечательный сюжет некоторые наблюдатели называют «сделкой Фауста»[110]. Этот термин возник по следам событий 1950–1970-х годов, когда в разгар холодной войны часть американских исследовательских университетов пошла на тройственный союз с предприятиями ВПК и государственными структурами. Этот союз принес университетам невиданные до тех пор инвестиции и кардинальным образом изменил техническую и лабораторную базу, но одновременно превратил сами университеты в подчиненные элементы крупных национальных и транснациональных