Дорога к свободе - Джулия Романтик

– А Дима? Что он думал?

Я сразу пожалела о бестактном вопросе, но Константин не изменился в лице. Он ответил:

– Мы не были близнецами, но брат понимал меня с полуслова. Дима не пытался увлечь меня наукой. Он принимал меня таким и верил… Он действительно верил, что у меня все получится!

– А ты…

– Я не верил. Ни себе, ни ему. – Щеки Коэна раскраснелись, и я взяла его за руку, чтобы он успокоился и смог продолжить. – Мне казалось, Дима хочет быть лучшим, идеальным… Чтобы даже с небес родители гордились им, а не мной. Какой я был придурок! – Костя скривил губы. – И в тот день… когда он разбился на машине, я сидел в комнате и рисовал. Его портрет.

Наши истории оказались схожи, и мне захотелось рассказать свою, но я молчала. Неправильно было тянуть одеяло на себя в тот момент, когда Константин открывал душу. Возможно, я первая и единственная, кто слышит это наполненное чувством вины откровение.

– Когда я в последний раз взмахнул кистью и закончил портрет Димы, раздался телефонный звонок. Я не верю в интуицию, но в тот момент внутренний голос кричал: «Не подходи!» Но я, разумеется, взял трубку…

Костя вздрогнул и крепче стиснул мою ладонь. Мы держались за руки и будто вросли друг в друга, две идеально подходящие, сломанные ударами судьбы детали. Константин шумно вздохнул и продолжил свою историю:

– Я плохо помню тот вечер. В голове тогда крутились две мысли: Дима погиб и я мог погибнуть вместе с ним. Но я выбрал рисование, а не поездку на речку. Дима поехал один… Он любил свою машину, а я считал лазурную «Девятку» произведением сатаны. – Костя мягко одернул руку и до красных полос потер ладонями лицо. – Яна, понимаешь… я знал: что-то случится. Знал, но ни черта не сделал! – голос Константина сорвался на хриплый крик. Если ранее его рассказ напоминал аккуратные мазки грустно-спокойным цветом, то теперь краски потемнели – жестокая реальность.

– Ты не виноват, – сказала я, хотя отлично понимала, как трудно заглушить это противное чувство, если решил возложить вину за произошедшее на свои плечи. – Никто не виноват.

– Может, он специально врезался в тот грузовик, чтобы я начал ценить жизнь? Чтобы я что-то сделал?! Иногда мне кажется, поэтому я остался один. Через пару месяцев я окончил школу и уехал в Москву. В художественное училище я не поступил, думал попробовать в следующем году, но познакомился с Марией… – Коэн замолчал, словно ему вдруг перестало хватать воздуха. Прокашлявшись, Костя провел ладонью по волосам и тихо добавил: – Я развеял прах Димы и пообещал быть смелым.

– Прости себя, – мои губы нашли его, – пожалуйста, прости. Ты не виноват.

Кого я пыталась утешить – его или Яну из прошлого?

Мы сделали передышку на поцелуй. Моя ладонь оказалась на щеке Кости, его рука – на моей талии. После поцелуя – долгий диалог взглядами двух израненных душ, и Константин рывком усадил меня на свои колени. Крепкие, жилистые руки обхватили мои бедра. Губы нашли мои и на них обрушился поцелуй. Костя целовался не так, как на мосту, на поляне или минутой ранее, а более страстно и отчаянно, будто от этого поцелуя зависела его жизнь.

И я целовала Костю, словно от этого зависела моя жизнь. Я отгоняла прочь страхи и сомнения. Призраки прошлого сгорали в пламени, что разгоралось от его поцелуев и прикосновений.

Он прошелся рукой по краю моих джинсов, параллельно проводя дорожку горячих поцелуев по шее. Мое дыхание, как и дыхание Кости, было неровным, жадным, сбивчивым. Тело, во власти старых привычек, пугливо сжималось, когда Костя дотрагивался до груди или бедер. А вот мой разум... уплыл куда-то далеко. Я хотела стереть старые воспоминания, нуждалась в новых, поэтому смело прошлась ладонью по плечам Константина, сминая его кофту пальцами. Я желала избавить его и себя не только от тревог и боли, но и от одежды, чтобы скорее почувствовать наше единение.

Константин с трудом остановился. Снова диалог глаза в глаза. Зеленые смотрят в серые. Немой вопрос от Кости: ты уверена?

Я опешила, отстранилась. Приятно, что ему не все равно. И так как восхищение Костей, наша страсть и, возможно, более сильные чувства, испепелили мои страхи, я смело кивнула и дотронулась до его кофты: потянула ткань наверх, забралась под нее пальцами, ощутила ногтями теплую кожу и рельефные мышцы. Константин помог мне снять его одежду. Следом полетел мой свитер, футболка, лиф.

– Яна, я должен сказать тебе…

– Потом, все потом. Пожалуйста.

Он колебался секунду, но в итоге кивнул и припал к моим губам.

В тот момент от него меня не оторвал бы даже пожар. Руки Кости легли на мою талию. Я все еще сидела на его коленях и в полной мере почувствовала, как он возбужден. От желания я окончательно потеряла контроль над своим телом. Та девушка, что дремала четыре года без ласки, очнулась и хотела принадлежать этому прекрасному мужчине.

Константин уложил меня на простыни и навис сверху, проводя ладонями по моим ногам. Расстегнул пуговицу, снял с меня джинсы. Мои руки нашли его волосы, зарываясь пальцами в светлые локоны. Отвечая на поцелуи, я помогала Константину избавить нас от остальной одежды.

Когда мы были готовы, он снова медлил, видимо, понимая, что для меня это огромный шаг, а мое прошлое наполнено болью, но… Я готова. Я устала прятаться, мне хотелось, чтобы он – сильный и смелый – освободил меня. Поэтому я оставила на его губах страстный поцелуй, призывая действовать решительнее. И он ответил, смешивая в своих действиях романтику, нежность и страсть, как смешивал на палитре краски.

***

Меня разбудило солнце. Застонав, я прикрылась подушкой, но панорамные окна без занавесок не оставили ни единого шанса вернуться в сладкие сновидения.

Когда я приподнялась на локтях и огляделась, то увидела Константина: он сидел на табурете в одних пижамных штанах и пил кофе. Заметив, что я проснулась, Коэн улыбнулся.

– Как ты спишь днем? – недовольно спросила я.

– Обычно я слишком устаю… или напиваюсь, чтобы заметить солнце, – ответил Костя и указал на барную стойку: – Кофе и пицца, конечно, не завтрак мечты, но ничего другого у меня нет.

Завернувшись в простыню, я поднялась с постели и подошла к художнику. Мне хотелось сказать, что сегодняшнее утро – самое счастливое за много лет, поэтому любой завтрак в его компании прекрасен, но вместо этого я поцеловала Константина в висок, потом в щеку и, наконец, в губы.

Костя, после ответа на поцелуй, сделал мне кофе и дал кусок пиццы. Я поблагодарила и села на соседний табурет. Скованности или смущения не было, мы флиртовали, говорили о всякой ерунде и много смеялись.

Покончив с завтраком, Константин щелкнул пальцами, тем самым сообщая, что ему в голову пришла великолепная идея. Он ее озвучил:

– Раз ты здесь, можно нарисовать тебя?

– Ну, – закусив губу, я неопределенно пожала плечами.

– Ты прекрасна, – прошептал Костя мне на ухо. – Дурочка.