Стена - Владислав Владимирович Тычков

с ней не спал ни разу, представляешь? Ни разу. Мне почему-то не хочется ее соблазнять. Ну, вру я, хочется, конечно, но… как-то не получается. Когда я с ней… это… затягивает. Время летит, а мы все говорим и говорим, и все равно, о чем – главное, чувствовать, что она рядом. А потом раз – и уже поздно, ей домой пора, а я даже и не задумался о том, как бы ее к себе затащить. Даже не предложил ни разу. Вот веришь ты мне? Думаю, что нет.

Я верил. Но молчал. Пусть себе рассказывает. Наконец-то его прорвало.

– Я, понимаешь… я тогда только начал думать. О том, зачем живу вообще. Зачем все это, – он обвел рукой вокруг, – мне нужно, если ее здесь нет. Я раньше думал, что это фигня все – смысл там какой-то искать, башку только себе дурить. Я всегда смотрел на таких людей, как на придурков. Неудачников. Пытаются себя как-то оправдать в своих глазах – вот и выдумывают себе всякие смыслы. Книжки всякие тягомотные читают. Про других думал, что они просто так дань моде отдают – модно же это теперь стало, книжки читать. Пока они свои книжки читали да про смыслы всякие думали, я читал журналы по дизайну. И работал от зари до зари. Выкладывался на полную. И вот посмотри, чего я достиг, и где все эти искатели смысла. Мне двадцать семь, а я уже преуспевающий архитектор. Своя «треха» на Ленинском. Свой «авенсис». Только вот знаешь… а толку-то?

Конечно, мне нравится моя работа. И заработок хороший, могу все себе позволить. Кроме главного. Понимаешь, я как бы застрял где-то в прошлом. Надоело это все безумно, удовольствие перестало доставлять совершенно. Жить я стал как-то по инерции. Думал, вот теперь, наверное, пришло время, чтобы все изменилось. Начать наконец встречаться с девушкой, может, жениться даже; сменить образ жизни, бросить все эти клубы, подруг на ночь, друзей на стакан виски… Веришь ли, я в своей жизни с одной девушкой встречался максимум недели три. Просто… в этом мире столько возможностей, думал я. Не хотел их упускать. Хотел всего, и сразу. И побольше, побольше… А ты ведь понимаешь, я ведь могу. Могу, если захочу, всего достичь. Любую девушку в постель затащить. Ну, или почти любую. А ведь их столько вокруг, понимаешь? И в каждой ведь есть своя изюминка… Каждая по-своему прекрасна. Неужели я ее упущу?

А вот теперь не могу остановиться. Затянуло и не отпускает. Ты, наверное, не понимаешь, как это тяжело. Как будто уйти со сцены в разгаре творческой карьеры. Ведь все вокруг так об этом мечтают, о том, что у меня уже есть и всегда было, понимаешь. Все завидуют. Вот и ты, небось, завидовал. Но ты какой-то другой, у тебя все как-то не так… ты умел жить по-своему, наплевав на других. А вот теперь и тебя затянуло…

– Не затянуло еще.

– А Марина… – продолжал он, не обратив внимания на мою реплику, – она… я всерьез думал, что вот еще немного – и я выберусь. Вот, думал, есть наконец, ради кого и чего все это делалось. Не зря, вроде, жизнь прожил. И теперь, думал, заживем вместе, как нормальные люди… Я даже, помнишь, говорил, что вот бы обратно, в родной город, вернуться? Я всерьез об этом думал. Потому что здесь все слишком… слишком хорошо, слишком прилажено к той жизни, от которой я собрался уйти. И в этой среде у меня ничего не получится. Поэтому и подумывал вернуться в провинцию. Конечно, если бы Марина со мной поехала…

А теперь… понимаешь, теперь все потеряло смысл. Я только-только его обрел, понимаешь? А тут – р-р-раз… и бритвой по венам. В ней… в ней, понимаешь, вся жизнь моя – в ней. Я не знаю, как уж так получилось. Но это так. И как мне теперь жить, скажи, а? Как я могу продолжать жить, если знаю, что она умрет? Я не хочу больше той жизни, понимаешь? За то время, что я с ней, я узнал, что такое жизнь. И я не хочу об этом снова забыть.

Сандер замолчал. Я тоже был не в силах что-то сказать. Каша в тарелке давно остыла. Есть не хотелось. Я включил чайник. Хоть кофе попьем.

– Я не представляю, о чем вообще теперь с ней говорить, – Сандер, кажется, еще не закончил. – Вот ты знаешь, о чем можно говорить с девушкой, если вы оба знаете, что она скоро умрет? Как можно вообще быть рядом с умирающим человеком? А к тому же зная, что с его смертью закончится все, что имеет смысл в твоей собственной жизни – как продолжать быть рядом? Я не знаю, как это возможно.

Я насыпал в две чашки растворимого кофе и залил кипятком. Одну поставил перед Сандером, другую – перед собой. От кофе поднимался тонкий ароматный дымок.

Мы оба молчали. Я подождал, пока кофе немного остынет, в три глотка опустошил чашку и нацепил свитер.

– Пойду прогуляюсь. А тебе, кажется, на работу надо.

Я снова вышел на улицу. Дождь, как ни странно, прекратился, и из-за туч несмело выглянуло солнце. Я шел прямо вперед, как когда-то давно – уже не вспомню точно, когда, – шел так же, потешаясь над опущенными в собственные мысленные котлы прохожими. Только теперь я был одним из них, и, несмотря на засиявшее вдруг летнее солнце, бодрый рев автомобилей и весь тот деловитый шум, что ежесекундно производит большой город, в моей душе продолжал идти безмолвный и бессмысленный дождь, и казалось, что дождь этот не пройдет никогда. Дождь, не останавливающийся ни на секунду, как будто он существовал всегда, и лишь менял со временем свою интенсивность, создавая иногда иллюзию, что вот-вот – и закончится, и выйдет наконец солнце, но в следующий момент снова извергавший столпы воды, ледяной и бесчувственной воды.

Я шел, как всегда, без какой-либо цели, ведь куда ни иди под дождем – неважно, все равно найдешь там лишь тот же беззвучный и бесконечный дождь. Может, время от времени встретишь костер под навесом, где можно чуть согреться и передохнуть, но всегда знаешь, что это – лишь островок посреди бескрайнего океана дождя, и рано или поздно огонь потухнет, и снова останется лишь дождь, дождь, дождь…

XIII

Несколько дней я провел как во сне. Все эти дни продолжал идти дождь. Я куда-то ездил, что-то покупал,