Ланарк: жизнь в четырех книгах - Аласдар Грэй

— Вижу, вы не собираетесь спасать других. Молитесь Господу, чтобы спастись самому. Лифт в дальнем углу.

Пролавировав меж стульев, Ланарк нашел в стене между двумя арками открытый лифт.

— Первая камера сгорания, — сказал он, войдя.

— Чье отделение?

— Профессора Озенфанта.

Напротив открывшейся двери была знакомая коричневая материя. Раздвинув ее, Ланарк ступил в высокую, увешанную гобеленами студию. Ему казалось, что там будет темно, однако помещение было освещено, как в прошлый раз, и в центре он увидел со спины знакомую фигуру в черных брюках и жилетке, склонившуюся над верстаком. Смущенный Ланарк на цыпочках прошелся вдоль стен, разыскивая скульптуру Correctio Conversio. Время от времени он скашивал глаза на Озенфанта. Прилаживая на гитару кобылку, профессор ушел с головой в это ответственное занятие, и ему нельзя было мешать. Когда Ланарк отодвинул в сторону гобелен и вошел в низкий тоннель, он почувствовал облегчение.

Он сидел в крохотной палате, прижимаясь спиной к теплой закругленной стене. Все было неподвижно, кроме сжимавшейся и разжимавшейся руки зверя, и тихо, если не считать отдаленного размеренного стука. Откашлявшись, Ланарк сказал:

— Прошу прощения, что опоздал, но я принес книгу, которую похвалил один человек, знакомый с ее автором.

Ответа не последовало, и он начал читать:

ОПИСАНИЕ СВЯЩЕННОЙ ВОЙНЫ

Во время странствий, когда я прошел много стран и областей, судьба привела меня на этот прославленный континент Вселенной. Велика и обширна эта земля, и лежит она меж небес. Изобильна она водами, богато украшена холмами и долинами, прекрасно расположена и большей частью — судя по тем местам, где мне довелось побывать, — плодородна, густо населена, и воздух в ней весьма свеж.

— Я отказываюсь слушать вранье! — Голос разбудил вокруг гулкое эхо. — Думаешь, я жила не в той же самой Вселенной? Думаешь, мне не известно, какая это отвратная ловушка?

— Мой собственный опыт говорит о том, что права скорее ты, чем автор, — осторожно отозвался Ланарк, — но вспомни его слова: «большей частью — судя по тем местам, где мне довелось побывать». Честно говоря, если бы я чувствовал, что подобных мест не существует и нам туда ни за что не добраться, я бы сейчас не читал тебе книгу.

— Тогда почитай что-нибудь другое.

— Тут есть история про мальчика по имени Бедняжка Вулли; она в картинках. На первой изображено, как он выходит с отцом из парадной двери, которую отделяет от тротуара всего одна ступенька. Волосы его причесаны, башмаки начищены до блеска. Его мать смотрит им вслед и говорит: «Раз сегодня воскресенье, позволяю тебе немного прогулять Вулли перед обедом, но смотри, отец, чтобы он не перепачкал свое красивенькое платьице». Отец, высокий, худощавый, в шляпе с низкой тульей, отвечает: «Положись на меня, мать!» Вулли думает: «Здорово! Прогулка удастся на славу!» На следующей картинке они идут вдоль ограды, которая сделана из плотно пригнанных деревяшек. Не могу прочесть, что говорит Вулли, потому что его слова вычеркнуты мелком, но его отец…

— Это что, должно развлекать?

— Я бы хотел, чтобы ты видела картинки. Они такие забавные, без претензий — приятно смотреть.

— А другой книги у тебя нет?

— Только одна.

Он открыл «Орхидей для мисс Блэндиш не будет» и прочитал:

Это началось одним летним утром, в июле. Солнце поднималось над горизонтом в утренней дымке, от тротуаров уже струились испарения обильной росы. Воздух улиц был затхлым и безжизненным. Это был изнурительный месяц сильной жары, иссушенных небес и горячего пыльного ветра.

Оставив Старика Сэма отсыпаться в «паккарде», Бейли вошел в забегаловку «У Минни». Чувствовал он себя премерзко. Крепкие напитки плохо сочетаются с жарой. Во рту было сухо и противно, как в птичьей клетке, глаза словно запорошило песком…

Читал он долго. Раз или два он спрашивал: «Тебе нравится?» и она отвечала: «Дальше».

Наконец она прервала его хриплым хохотом:

— Да, эта книга мне по вкусу! Безрассудные надежды на шикарную, богатую, яркую жизнь и потом похищение, насилие, рабство. Эта книга, по крайней мере, правдива.

— Она не правдива. Это мужские сексуальные фантазии.

— А у большинства женщин жизнь как раз и сводится к участию в мужских сексуальных фантазиях. Глупые этого не замечают, их к такой роли готовили с детства, и они счастливы. Конечно, автор этой книги ускорил события, чем придал им наглядность. То, что с этой Блэндиш случилось за несколько недель, у прочих женщин длится всю жизнь.

— Я не согласен! — вскипел Ланарк. — Не согласен с тем, что жизнь — ловушка для женщин, а для мужчин нет. Я знаю, что многим женщинам приходится работать по дому, потому что они взращивают новых людей, но домашняя работа больше похожа на свободу, чем работа в конторе или на фабрике; а кроме того…

Его слова заглушило эхо. Чтобы его перекричать, он повысил голос и разбудил гром, не умолкавший несколько минут. Потом он сидел и злобно пялился в никуда, пока она не произнесла:

— Читай дальше.

Он посещал ее палату дважды в день и читал, пока не охрипнет. Вскоре он потерял счет, в который раз перечитывает «Орхидей для мисс Блэндиш не будет». Однажды, чтобы разжиться для пациентки новой историей, он посмотрел в клубе для персонала ковбойский фильм, но упоминание об этом вызвало у нее приступ холодной ярости. Она верила только в повторявшиеся рассказы о жестоких мужчинах и униженных женщинах, а все остальное рассматривала как намеренное издевательство. Всякий раз Ланарк удалялся с першением в горле, не собираясь возвращаться, и так бы и поступил, если ему было бы куда пойти, кроме клуба для персонала. Комнаты с ярким, но мягким освещением, теплым воздухом и удобной мебелью вызывали у него гнетущее ощущение замкнутого пространства. Члены клуба были вежливы и дружелюбны, но разговаривали так, словно за пределами клуба ничего важного не существовало, и Ланарк опасался, что в конце концов им поверит. В иные времена он подозревал, что недолюбливает любезных людей, так как сам не отличается любезностью. Большую часть свободного времени он проводил в своей палате, в постели. Вид в окне перестал увлекать, потому что там мелькали теперь только тесные комнатенки с озабоченными жильцами. Однажды ему почудилась миссис Флек, его прежняя квартирная хозяйка, которая укладывала детей в кровать на кухне. После этого он предпочитал наблюдать таинственное движение огней меж пластинами полуоткрытых штор и лениво прислушиваться к радио. Он заметил, что между обращениями к докторам вклинивается все больше посланий иного рода:

«Внимание, прошу внимания! Внимание, прошу внимания! Комитет по экспансии объявляет, что после сто восьмидесятого всякий тремор должен рассматриваться как признак безнадежности».