Дальний умысел - Том Шарп

— Мистер Пипер уполномочил меня заявить, что он и в мыслях не имел, как его замечательный роман «Девства ради помедлите о мужчины» разволнует публику и вызовет столь горячие дебаты еще до начала лекционного турне…

— Его чего — подсунулся недоуменный репортер.

— Мистер Пипер — крупнейший романист Великобритании. Его роман «Девства ради помедлите о мужчины», опубликованный издательством «Хатчмейер Пресс» по семь долларов девяносто…

— Это что, все из-за романа? — не поверил репортер. Макморди кивнул.

— «Девства ради помедлите о мужчины» — одна из самых противоречивых книг нашего столетия. Прочтите ее — и вы поймете, чем пожертвовал мистер Пипер, чтоб…

Рядом с ним качающегося Пипера кое-как усаживали в машину.

— А сейчас-то вы его куда везете?

— В частную клинику для врачебного обследования, — ответил Макморди, и машина тронулась. С заднего сиденья доносилось сквозь бинты хныканье Пипера.

— Что такое, ласточка? — проворковала Соня. Но забинтованный Пипер мычал что-то невнятное.

— Какое там врачебное обследование? — спросила Соня у Макморди. — Зачем оно ему?

— Да просто надо сбить со следа прессу и прочих. Мистер Хатчмейер желает, чтобы вы погостили у него в Мэне. Мы сейчас в аэропорт — там ждет личный аэроплан мистера Хатчмейера.

— Я этому мистеру Хатчмейеру, сукиному коту, лично скажу кое-что, — пообещала Соня. — Как это еще всех нас не укокошили.

Макморди повернулся к ним.

— Слушайте, — сказал он, — попробовали бы вы подать иностранного писателя, который не лауреат Нобелевской премии и нигде его не пытали. С такими-то просто. А что ваш Пипер? Ни то ни се. Вот и стараемся: свалка, мало-мало крови и раз — он у нас уже знаменитый. И перебинтованный: это уж на всякого телезрителя. Теперь его физия миллион стоит.

Они приехали в аэропорт: Соня и Пипер взошли на борт самолета «Первоиздание». И только когда они оторвались от земли, Соня стала высвобождать лицо Пипера.

— А голову оставим так, пока волосы не отрастут, — сказала она. — Пипер кивнул забинтованной головой.

* * *

Хатчмейер поощрил Макморди из Мэна телефонным способом. — Возле больницы вышло на пять с плюсом, — сказал он, — миллион телезрителей как минимум обалдели. Да он же у нас вышел мученик! Жертвенный агнец на алтаре великой литературы. Ну, что я вам скажу, Макморди, — получите прибавку.

— Стараемся, — скромно заметил Макморди.

— А он-то как? — спросил Хатчмейер.

— Да он как-то так, квелый, — сказал Макморди. — Авось перебьется.

— Перебьется как-нибудь, — сказал Хатчмейер. — Авторы — они вообще народ квелый.

Квелый Пипер к концу полета так и не разобрался — почему ему чуть не снесли голову, кто такие О'Пипер, Пипарфат, Пипман, Пиперовский и тому подобные; и все это в дополнение к проблемам, предстоящим ему как автору «Девства». Но в качестве подставного гения Пипер примерил уже столько ролей, что прошлые стали мешаться с теперешними, И сами собой следовали: потрясение, кровопролитие, удушение и воскрешение — и недаром его неповрежденная голова покачивалась на спинке в марлевом тюрбане. Он тупо глядел в окно и думал, что бы такое сделали на его месте Конрад, Лоуренс или Джордж Элиот. Ясно было только, что они на его месте отнюдь не оказались, а больше ничего. И от Сони помощи не было: она размышляла, как бы обратить происшествие себе на пользу.

— Как ни крути, а мы его поддели не хуже, чем он нас, — сказала она, когда самолет пошел на посадку над Бангором. — Тебе расшатали нервы, и ты для турне не годишься.

— Совершенно согласен, — подтвердил Пипер.

Соня тут же обезнадежила его.

— Это ты брось, — сказала она. — У Хатчмейера договор дороже денег. Он и с операционного стола вытащит тебя на публику. Нет, мы к нему подъедем насчет компенсации. Тысяч так в двадцать пять.

— Я бы лучше домой поехал, — сказал Пипер.

— И поедешь, только я уж постараюсь, чтоб на полста косых богаче.

— Так ведь мистер Хатчмейер рассердится? — возразил Пипер.

— По-твоему, просто рассердится? Да он головой потолок пробьет!

Пипер представил, как мистер Хатчмейер пробивает головой потолок, и ему это ничуть не понравилось. Еще один ужас, как будто ужасов и без того не хватает. Когда самолет сел, Пипера просто трясло, и Соня еле-еле вытащила его на трап и с трапа в подъехавший автомобиль. Вскоре они мчались мимо нескончаемых сосен в гости к человеку, которого Френсик как-то по неосторожности наградил титулом «Аль Капоне печатного мира».

— Теперь все разговоры предоставь мне, — сказала Соня, — помни, что ты тихий, застенчивый автор. Скромность, скромность и скромность.

Автомобиль развернулся и въехал в ворота, украшенные надписью: «К Усадьбе Хатчмейера».

— Скромности маловато, — заметил Пипер, окинувши взглядом дом в окружении пятидесяти акров сада и парка, берез и сосен — роскошный памятник романтической неразберихи конца прошлого столетия, деревянное изделие архитекторов Пибоди и Стирнса. Шпили, мансарды, башенки с голубятнями, решетчатые верандочки в круглых оконцах, витые трубы и зубчатые балконы — словом, Усадьба самая внушительная. За въездными воротами автомобили уже стояли друг на друге. Огромные двери растворились, и дюжий краснолицый мужчина сбежал с крыльца.

— Соня, детка, — заорал он, прижимая ее к гавайской безрукавке, — а это небось мистер Пипер? — Он стиснул руку Пипера и окинул его бешеным взглядом.

— Великая честь, мистер Пипер, вы у нас предорогой гость! — галдел он, затаскивая предорогого гостя вверх по ступеням и вталкивая в дверь. Внутри дом был ничуть не менее примечателен, чем снаружи. Необъятный холл вмещал камин XII века, ренессансную лестницу, средневековые хоры и сатанинский портрет Хатчмейера в миллиардерской позе Дж. Моргана на знаменитой фотографии Э. Стейкена; пол устилала мозаика, во всех деталях изображавшая процесс изготовления бумаги. Пипер осторожно миновал падающие деревья, пробрался между распиленными бревнами, обошел котел кипящей целлюлозы и шагнул на ступеньки, с которых ему улыбалась божественно сложенная женщина.

— Бэби, — сказал Хатчмейер, — познакомься с мистером Пипером. — Мистер Пипер, моя супруга, Бэби.

— Дорогой мистер Пипер, — томно проворковала Бэби, коснувшись его руки и улыбаясь ничуть не более, чем разрешили хирурги. — Я просто сил нет как хотела с вами повидаться. Лучше вашего романа я вообще в жизни ничего не читала, спасибо вам.

Пипер глянул в яснолазурные контактные линзы мисс Пенобскот 1935 года и обомлел.

— Вы очень добры, — пролепетал он. Бэби подхватила его под руку и прошествовала с ним в гостиную.

— Он что, всегда в тюрбане? — спросил Хатчмейер у Сони.