Мятежник - Андрей Плеханов

– Нечего ждать!

– Он очень опасен! Это Табунщик... Он сидит в его сознании.

– Думаю, что уже нет. – Демид помог Леке подняться. – Не бойся. Не убью я твоего Эдварда. Можешь дальше любовью с ним заниматься.

– Вряд ли... – Лека смущенно улыбнулась. – С ним мне больше не захочется.

– Не беда, найдешь себе другого. Еще круче.

* * *

Эдвард лежал на песке, раскинув руки, глаза его были закрыты. Демид наклонился над парнем и рванул ворот его рубашки. Лека вскрикнула. Черные линии на груди Эда сливались в знакомый рисунок – голову оскалившегося волка.

– Что это? – Демид повернулся к Леке. – Где-то я уже видел такое. Ты должна знать.

– Это Знак Волка. Он появляется у тех, кто служит Табунщику. Демид, ты правда не помнишь этого?

– Правда. Смотри, что делается!

Знак на груди парня начал стремительно бледнеть и уменьшаться в размерах. В ту секунду, когда он исчез, Эдвард открыл глаза.

– Лена... Леночка... Что со мной? – Голос Эда был едва слышен.

– Ты натворил много дел, приятель. – Демид присел на корточки рядом с Эдом. – Размахивал тут ножиком, как Джек Потрошитель. Пришлось тебя нейтрализовать. Извини. Ты хоть помнишь что-нибудь?

– Ничего... Карат меня укусил... Может быть, это бешенство?

– Ага. В прошлом веке это называлось бешенством ума. Ладно, Эдвард, слушай меня внимательно. Ты все забудешь. Я отвезу тебя домой. И как только ты коснешься своей двери, ты забудешь все навсегда – и меня, и эту девчонку, и эту избушку на курьих ножках. Просто тебя ударили по голове, и ты потерял сознание! Понял? – Демид гипнотизировал бедного Эда, словно кролик удава, и тот послушно кивал.

Едва машина тронулась с места, Эдвард заснул на заднем сиденье. Лека сидела рядом с Демидом и никак не могла заставить себя посмотреть ему в лицо.

– Дик, почему так случилось? Я же все-таки Защитник! Почему ты сильнее меня?!

– Давай не будем об этом при нем. – Дема кивнул в сторону Эдвардаса. – Поговорим обо всем попозже.

Бывший доктор Лю Дэань и монах-даос, которого звали Ван Дунгун, ушли от мира суетного и поселились в Уданских горах. До того Лю был лекарем и преуспевал в своих делах, но завелся у него некий могущественный враг, неведомый ему, и разорил он Лю и едва не довел до безумия. К счастью, взял Дэаня под покровительство монах, который принадлежал к земным блаженным, и спас его жизнь, иначе молодой Лю был бы погублен безвозвратно коварным неприятелем.

И поклялся Лю Дэань называть отныне Вана своим наставником – «шифу», а себя – «туди», то есть учеником. До встречи с монахом Лю был ревностным конфуцианцем, и не хотел он менять свои убеждения и обращать свои помыслы к учению Дао. Но Ван убедил его, что нет в том отступления от добродетелей, к коим звал Носитель Совершенства Конфуций, ибо для даоса также нужно выполнять пять запретов и также – десять деяний, в числе которых: почитать родителей, соблюдать верность господину и наставнику, сострадать всем тварям, наставлять неразумных людей и всякое другое. Более того, Ван сообщил, что знакомы ему многие чиновники-конфуцианцы, в том числе и высокопоставленные, которые ведут специальные таблицы – гунгогэ, в которые заносятся добрые их дела. Ибо, как известно, чтобы. стать бессмертным на земле, нужно совершить триста добрых дел. А чтобы достичь положения бессмертного на Небесах, нужно свершить тысячу двести добрых дел* [Согласно даосскому культу «бессмертных» (сянь) выделяют три типа бессмертных: «Небесные Бессмертные (достопочтенные)» – (тянь сянь) – вознесшиеся на Небеса и живущие как боги; «Земные Бессмертные» – (ди сянь), живущие в фантастических «счастливых землях» и «славных горах»; блаженные, должные воскреснуть после смерти (ши цзе сянь) – такие, как монах Ван Дунгун.]. И напомнил Ван, что и Совершенномудрый Конфуций стремился к постижению Дао – Пути всего сущего, говоря: «Когда чувства удовольствия, гнева, печали и радости еще не проявлены, это называется серединой, когда они проявлены и все соизмерны, это называется гармонией. То, что является серединой, – это великий корень Поднебесной. То, что является гармонией, – это высшее Дао Поднебесной». Лю, видя такое стремление к земной добродетели, преисполнился уважения к «Дао Дэ Цзя», как именовал монах свое учение.

И начал Лю Дэань приобщаться к Дао Дэ. Монах строг был с учеником и не давал ему поблажек, как и подобает истинному наставнику. Поначалу трудно приходилось Лю, не привык он обходиться в еде лишь вареной тыквой, не привык изнурять свое тело упражнениями, уши его болели от наставлений, а мысли пришли в полный беспорядок, словно голова была набита хлопковой ватой. Но прошло около трех лун – и успехи Дэаня взошли изумрудной травой на поле его трудов. Стал он ощущать в мыслях и в теле легкость необыкновенную, и познал он первую ступень Пустоты. Горести, что тяготили его в прежней жизни, казались ему теперь как бы отстраненными и несущественными. Единственное, что напоминало о прошлом, – таинственный деревянный ларец. Но монах Ван не велел открывать его – сказал лишь, что звезды не сложились еще благоприятным для того образом. Пока же зарыл он шкатулку под корнями священного дерева Го, старого и бесплодного уже многие десятки лет, что росло в двенадцати ли* [Ли – китайская мера длины, около половины километра.] от их хижины. И велел Дэаню каждый день приходить к дереву, садиться под ним, опустошать свое сердце – «обитель огня», делать дыхание естественным и устанавливать дух в его исходной полости. И созерцал Лю Пустоту, и начинал видеть ее непустой, в чем и состояло начальное искусство Дао.

Тем временем наступила уже осень, и зима подбиралась к горам. Занятия становились все углубленнее, и понял Лю, что монах начинает учить его Воинскому искусству – У-шу. Лю никогда не был поклонником силы, но, как и каждый обитатель империи Мин, не раз наблюдал поединки мастеров кулачного боя. И представлял он, что такое искусство цюань-шу, которое показывали монахи из буддийского монастыря Шаолинь-сы. И видел, как бойцы с бритыми головами подражают тигру, дракону, богомолу и даже обезьяне. Но то, что показывал ему даос Ван, не было похоже ни на один из стилей, распространившихся в Поднебесной.

Стал расспрашивать Лю своего наставника о сути сокровищ, что получает его ум. Монах скрытен был, долго гладил он свою бородку и не отвечал, говоря, что не пришло еще тому время. Но однажды признался он ученику своему, что не является он даосом обычным, вышедшим из школы «Цюаньчженьцзяо», подобно большинству даосских монахов. А ведет свое происхождение из древнего рода, начинающегося от самого Желтого Императора. И школа их семейная – закрытая, искусство же их – тайна из тайн, и нет в мире равных по силе этому искусству. Имени же школы и сути ее Ван не назвал, сказав, что Лю не готов еще для этого.

Зато даос подробно расспрашивал Лю о чужеземце, ушедшем в мир иной. Он заставлял рассказывать историю о нем каждый день и ругал ученика, если тот не мог вспомнить каких-нибудь подробностей, словно в этом состояла тайна жизни Лю.