Моя дорогая Роза - Ровена Коулман

– Видишь ли, я хочу, чтобы ты знал: я оказалась в здешних местах совсем не потому, что разыскивала тебя, – заговорила Роза после короткой паузы. Неожиданно ей показалось важным, чтобы отец знал, что с ней произошло. Голос ее тоже звучал ровно, бесстрастно, никакого взрыва эмоций, чего она так опасалась, готовясь к встрече. Полное самообладание и контроль над собой, что удивляло. Откуда такая выдержка? – Но в какой-то мере, да! Я оказалась в Милтуэйте из-за тебя. Точнее, вот из-за этого! – Она протянула отцу открытку с репродукцией его картины, он мельком взглянул на нее, но в руки не взял. – Я оставила мужа, так вышло. И мне нужно было куда-то уехать. В тот момент мне почему-то вспомнился Милтуэйт. Я вовсе не знала, что ты обитаешь в этих краях, пока не приехала сюда. Понадобилось два дня, чтобы я наконец отважилась на этот визит. И вот я здесь, смотрю на тебя… – Роза замолчала, внимательно изучая постаревшее лицо старика, тщетно пытаясь обнаружить в нем черты того человека, которого она когда-то не просто любила, а обожала. – Это правда! Я тебя совсем не знаю. И ты не знаешь меня. И все эти разговоры тебе абсолютно не нужны. Понимаю! Но я думаю, что есть некая причина, по которой я нашла тебя, есть некий знак свыше, и он должен помочь мне, подсказать что-то правильное. И потом, отец, тебе не кажется, что за тобой эээ… должок? Ты мне многое должен, о чем и сам не догадываешься.

Какое-то время Джон молча разглядывал дочь. Глубокая морщина залегла между бровей, но вот он повернулся и склонил голову в знак согласия, но остался стоять, где стоял. В полумраке, царящем в доме, трудно было распознать выражение его лица. Черты расплывались и смазывались. Роза отметила про себя, что отец все в тех же очках, что и в молодости: круглые стекла в простой металлической оправе. Она помнила, что отец всегда очень дорожил своими любимыми вещами, привык беречь их. Некоторые вещи и вовсе становились для него чем-то вроде талисманов. Вот и эти очки… Их когда-то носил ее дед, отец Джона. Роза смутно помнила деда. Вдруг всплыли полузабытые детские воспоминания: она сидит у него на коленях, лето, они в саду, и вокруг них море цветов. Вот, подумал она сейчас с желчью, очки-то отец сберег, а семью бросил, не соизволив даже оглянуться назад.

– Ты не можешь остаться здесь, – неожиданно проронил отец.

– Я вовсе не хочу оставаться у тебя! – подхватила Роза. – И я ничего не жду от тебя. Совсем ничего! То есть, может быть, на что-то я и надеялась, но лишь до минуты, пока тебя не увидела. Но сейчас я точно знаю: никакого трогательного воссоединения отца с дочерью не будет. Никаких объятий, слез радости или проявления прочих нежных чувств. Никакой любви! Впрочем, я совсем не уверена, что все это мне нужно. Ты ушел, и моя жизнь после твоего ухода резко переменилась. И я хочу разобраться, понять, почему так случилось. А еще я хочу познакомить тебя с твоей внучкой, хочу, чтобы ты узнал, как я жила все эти годы. Понимаю, тебе это может быть безразлично. Ты не обязан любить меня и как-то участвовать в моей жизни. Но выслушать меня и ответить на мои вопросы ты должен. В конце концов, это – такая малость в сопоставлении со всем остальным.

Роза говорила и поражалась собственному самообладанию. Наверное, сказывалась школа Ричарда. Это он научил ее так реагировать на любую невыносимую боль. Просто отключаться, обнулять эмоции, обесточивать нервные окончания. Что бы ни случилось, ничто не должно вывести ее из себя или, тем более, причинить ей боль.

Старик молчал, но Роза, приободренная своей железной выдержкой, заполнила образовавшуюся паузу бытовыми разговорами. Жестокость отца ее и в самом деле не слишком задела – сказать, что совсем не задела, будет неправдой.

– Не возражаешь, если я приготовлю себе чашку чаю? – она непринужденно подошла к плите, на которой стоял старый закопченный чайник. – Тебе заварить?

– Роза! – тихо начал отец. – Нельзя сваливаться человеку на голову вот так, ни с того ни с сего! И нельзя силой навязываться другому, как это делаешь сейчас ты. Повторяю, я не хочу никаких контактов с тобой.

– Зато я хочу! – с нажимом проговорила Роза, крепко вцепившись в ручку чайника и сдерживая поток гневных слов, готовых вырваться из нее. Внутри у нее все кипело от возмущения, но она не имеет права срываться сейчас, в самый последний момент пребывания в этом доме. – Папа! Ты нас бросил, когда мне было всего девять лет, и с тех пор я никогда и ни о чем тебя не просила. Вот разве что чашку чаю сейчас!

Джон осторожно взял чайник из ее одеревенелых рук и стал наполнять его водой из старенького крана, в котором что-то сипело и хлопало.

– С чего ты решила, – бросил он устало, – что разговор со мной что-то изменит в твоей жизни?

– Он поможет мне многое понять! – ответила Роза тихо, но твердо. – Мне давно пора разобраться со всем, что произошло в моей жизни после того, как ты нас оставил. Раньше я думала, что смогу забыть, просто вычеркну все из памяти и заживу так, словно ничего не было. Но у меня не получилось. Мой брак оказался неудачным, моя дочь… она тоже не совсем обычный ребенок. И вся моя жизнь, она пошла наперекосяк, и…

– И во всем этом ты склонна винить меня, – усмехнулся отец, но без тени упрека.

– Не знаю! – честно призналась Роза. – Не думаю, что я имею право на обвинение. Просто… просто мне хочется понять, почему моя жизнь сложилась так, как сложилась. Мне многое в ней не нравится. Да что там – почти все! И пока у меня есть один-единственный шанс изменить ее. Я убежала из дома, ведомая глупыми детскими фантазиями, и вдруг… обнаружила здесь тебя. Не скажу – обрела… Обнаружила. Не знаю, что будет со мною завтра, но знаю одно: наша встреча – это не простая случайность. Она что-то значит! Или, во всяком случае, я обязана сделать так, чтобы она что-то значила.

Джон чиркнул спичкой, поджег газовую конфорку и поставил на нее чайник. Ярко вспыхнула голубоватая змейка под донышком чайника, и он тоненько зашипел, нагреваясь. Отец повернул к ней лицо.

– Что бы ты хотела перво-наперво узнать обо мне? Живу я один. Работаю в одиночестве. Не веду никаких разговоров. Не привык общаться с маленькими детьми. Завязал со спиртным. Вот уже скоро три года, как не беру в рот ни капли. Я вполне доволен своим одиночеством, тем более зная, что сейчас могу обойтись и без горячительных напитков. Но главное – я могу работать. И не хочу, чтобы кто-то взял и сломал привычный ритм моей жизни.

– Даже если этот «кто-то» – твоя дочь? – спросила Роза. Голос ее прозвучал неожиданно жалобно, ей вспомнился вдруг поцелуй отца, как он прижал ее к себе, уходя от них навсегда.

– Даже ты! – кивнул он.

Роза на миг зажмурилась, как от пощечины. Теперь его слова больно задели ее. И обнулить эмоции не получилось. Она даже не попыталась, словно в этом было бы какое-то святотатство. Она должна была испить чашу этих страданий до дна. Наверное, он заметил, как она переменилась в лице, и это подействовало на него сильнее всех ее слов. Выражение его лица вдруг тоже неуловимо изменилось, будто он впервые узнал в этой незнакомой женщине свою родную дочь.

– Ладно! Тогда приезжай завтра! – отрывисто сказал он. – Постараюсь ответить на все твои вопросы, если для тебя это так важно. Но заранее предупреждаю! Едва ли тебе понравится то, что ты от меня услышишь. А сейчас мне надо работать. И не забудь запереть дверь, когда закончишь пить чай.