Роман с Грецией - Мэри Норрис

Я миновала то, что внешне напоминало какие-то военные объекты, – нефотогеничные участки земли со знаками, запрещающими фотографирование (не очень-то и хотелось). Желто-красные треугольники с черным восклицательным знаком предупреждали о грядущей опасности. Длинный, извилистый холм обещал отличный вид, но, когда он открылся, я увидела лишь нефтезавод и ржавые грузовые корабли в Сароническом заливе. Я прошла мимо фабрик, на которых производилось оборудование для телефонных столбов; мимо магазинов, предлагающих огромный ассортимент разноцветных пластиковых товаров вроде леек и корзин для белья; мимо садовых магазинов, где со скидкой продавались упомянутые выше мини-алтари; мимо автозаправочных станций и еще нескольких нефтезаводов. У меня было ощущение, что я оказалась на окраине какого-то богом забытого промышленного города, например Гэри в Индиане, если не считать небольших оливковых рощиц то тут, то там. В какой-то момент я увидела крошечную ферму с курами, коровами голштинской породы и тюками сена. Рядом с хозяйственным магазином для заводских рабочих находилась единственная древняя мраморная гробница, которую затеняло оливковое дерево.

Дорога, по которой я шла, была липкой от масла. Мои сандалии, целехонькие, когда я только начинала свое паломничество, теперь выглядели потрепанными. Ноги были вымазаны жиром и покрыты пылью. Когда я добралась до Элефсиcа, то не направилась сразу же к руинам, а заскочила в магазин, купила двухлитровую бутылку воды и взяла ее с собой в полиэтиленовом пакете. Святилище находилось недалеко от центра города. Войдя в ворота, я хотела присесть, но грек в билетном киоске не позволил мне передохнуть. Я могла отпугнуть посетителей. Так что я с трудом взошла на холм и расположилась в тени сосен.

После нескольких глотков из бутылки я сунула ступни в пакет и вылила на них оставшуюся воду. Ах… Пластик хорошо держал воду, не протекал. Наверное, я должна была иметь более высокие помыслы, когда смотрела на святилище древнего Элевсина, на плоские крыши современного Элефсиса и дальше на промышленные подъемные краны, чопорно согнувшиеся на набережной; на корабли, покрытые ржавчиной вплоть до отметки уровня воды; на легендарный остров Саламин, дом Аякса Великого, но именно тогда я ощутила огромную благодарность к пластику. Ведь само слово «пластик» греческого происхождения, и его первоначальное значение было вполне невинно – «податливый, изменяющий форму». ΖΑΧΑΡΟΠΛΑΣΤEIΟΝ – это кондитерская, место, где сахару придают форму. В переводе на греческий полиэтиленовая пленка будет διαφανη μεμβρανη («прозрачная оболочка»). Пластик легкий, универсальный и практически не поддается разрушению (что одновременно является и недостатком). Он не дает вещам портиться. Однако у пластика со временем сформировалась плохая репутация. Именно на тех нефтеперерабатывающих заводах, на которые я сейчас смотрела, мог быть произведен пакет, в который я опустила ноги.

Большую часть того, что нам известно об Элевсинских мистериях, мы знаем из Гомерова «Гимна к Деметре»[84], одного из наиболее ранних документов на греческом языке. Мистерии проходили осенью, во время сбора урожая. Посвященные готовились в Афинах. Один из обрядов требовал, чтобы каждый человек выпил снадобье kykeon (в современном языке это слово означает «каша» или «похлебка»), похожее на то, что просила Деметра, когда прибыла в Элевсин. Однажды, измученная тоской по дочери, богиня в виде простой смертной села у колодца. Ее увидели дочери царицы и привели домой к своей матери, Метанире, и она взяла Деметру няней для своего новорожденного сына. Метанира предложила богине вино, но та отказалась и попросила ячменную воду с мятой, или блоховником (как было написано в переводе Тельмы Сарджент, которая была редактором в «Нью-йоркере» еще до меня). Эдит Гамильтон отмечает, что Деметра попросила того же, что пили фермеры в полях, чтобы освежиться. Авторы книги «Дорога к Элевсину» (The Road to Eleusis) считают, что активным ингредиентом снадобья являлась спорынья – гриб, который растет на диких зерновых, например на ячмене. Они пишут: «Это зелье – галлюциноген; если его использовать с умом и в определенных обстоятельствах, оно воздействует на внутреннее ухо и может вызвать поразительный чревовещательный эффект». Редактор и переводчик тома «Лёбовской серии»[85], посвященного Гомеровому «Гимну к Деметре», Г. Г. Эвелин-Уайт пишет, что употребление такого напитка (чем бы он там ни был) представляло собой некий «акт причастия» и «один из самых важных ритуалов в Элевсинских мистериях, чтивших скорбящую богиню».

Как напоминает нам Гамильтон в своем стройном и выразительном пересказе мифа, Деметра была одной из тех богинь, которым пришлось страдать. Когда ее дочь пропала, она обыскала всю землю. Ни один из богов не сказал ей, что произошло, потому что именно с согласия Зевса его брат Аид и украл Персефону. Гелиос, бог солнца, видел, что случилось, и, когда он рассказал Деметре о том, где ее дочь, и о том, что все было подстроено братьями, она пришла в такую ярость, что покинула Олимп. И сколько бы ее ни уговаривали вернуться, все было тщетно. Боги напомнили ей, что Аид вообще-то неплохая партия для Коры. Его назвали Аидом в честь того места, где он правит, так же как персонаж у Шекспира зовется, скажем, Глостером[86], но настоящее имя бога – Плутон, Πλουτων, от πλουτος, что означает «богатство». И он действительно богат: в его царстве множество душ, ушедших в мир иной. Подумайте о нем как о владельце похоронного бюро: даже людям такой профессии нужна жена. К тому же не все браки, заключенные в период с мая по декабрь, оказываются несчастными.

Наконец, видя, что человечество находится на грани вымирания, Зевс согласился вернуть Деметре дочь. И вот тут-то как раз и настал черед граната: отведав еды из подземного царства, девушка была вынуждена возвращаться к Аиду каждый год. Как и ее мать, она тоже страдалица, потому что, хоть она и возвращается на землю с весенними цветами, ее невинности не вернуть.

Кора беззаботна и мила, как дитя. У нее нет ярко выраженного характера, поэтому эпитет, который подобрал для нее Гомер в «Гимне к Деметре», – «тонконогая». Но она была окружена вниманием: в гимне описаны ее подруги, которые в тот день, когда Персефону похитили, собирали вместе с ней цветы на лугу. Ее свежесть пленяет, но и вызывает зависть. Я вспомнила о Коре-Персефоне, когда читала «Энн из Зеленых крыш», книгу Люси Мод Монтгомери. Иногда, оказываясь на травянистой тропе через луг, окаймленной розами, я все еще чувствую, как живо реагирует во мне на весну молодая девушка. Но ведь когда-нибудь девушка должна вырасти, правда?