Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор

В искусстве «менять походку» мало кто может сравниться с Лю Минканом, главным банковским регулятором Китая. Став банкиром в возрасте тридцати трех лет в 1979 году, после «культурной революции», Лю быстро пошел вверх, сменив целый ряд хозяйственных и правительственных должностей. Он работал в Банке Китая, в администрации провинции Фуцзянь и центральном банке, затем возглавил Комиссию по регулированию банковской деятельности Китая, созданную в 2003 г. Попутно Лю получил степень МВА, присужденную Лондонским городским университетом, куда он до сих пор направляет перспективных работников учиться и стажироваться в области либеральной экономики и финансов. Во время реструктуризации госбанков Лю безжалостно натаскивал подчиненных по глобальным регуляторным нормам типа величины банковского покрытия, соотношения риска и доходности или долевой составляющей просроченных займов. По пятницам, перед уходом на выходные, младшие сотрудники любят пугать друг друга: дескать, того и гляди нагрянет Лю и примется всех экзаменовать по формуле «Базель-II», которая названа так в честь швейцарского города, где были подписаны соглашения о регулировании оптимального уровня банковских резервов.

Лю, за которым давно закрепилась репутация одного из самых сведущих в западной практике специалистов, восхищает иностранных гостей лекциями о финансовой реформе, которые читает на безупречном английском. Лукавит Лю при этом или нет — другой вопрос; как бы то ни было, впечатление он производит весьма глубокое. Однако на важных политических мероприятиях Лю меняет образ — с лощеного банкира мирового уровня на сурового адепта китайского марксизма. Во время XVII съезда КПК (2007 г.) Лю избегал читать проповеди о либеральном финансировании и базельских соглашениях, а пичкал своих сотрудников речами о великом изобретении, «китаизированном марксизме». В конце 2007 г. и в преддверии съезда, выступая на церемонии открытия нового учебного года в школе партактива Комиссии по регулированию банковской деятельности, Лю призывал сотрудников «применять в работе новейшие достижения китаизированного марксизма».

Примерно в то же время Го Шуцин из Строительного банка Китая вещал, что «единственный способ реализовать на практике новейшие коммунистические принципы — это добиться максимизации прибыли для акционеров». Для такого заявления у него имелись все основания: крупнейшим акционером банка числилось одно из центральных ведомств, которое, в свою очередь, контролировала партия, так что устойчивая прибыльность банка определенно входила в интересы КПК. Что и говорить, от этого зависит экономика страны. Но мысль, что акционерная прибыль может быть напрямую связана с коммунизмом, отличалась новаторством и смелостью даже для Китая.

Посмеиваться над этими высказываниями можно сколько угодно, однако от них нельзя с легкостью отмахнуться как от ритуальных формул, произносимых недобросовестными католиками, которые ходят на воскресную мессу по привычке и из желания поддерживать нужные социальные связи. За партийной риторикой стоит вся мощь политических институтов, способных строить и ломать карьеры. В особо ответственные моменты, например, во время проведения съездов, эти заявления являются свидетельством коленопреклонения, политической лояльности и верности партии, что и требуется для успешного продвижения на государственной службе.

Ярким примером олицетворения таких противоречий является финансовая реструктуризация громадного, широко раскинувшегося госсектора Китая. Модернизация госпредприятий ведется у всех на виду, хотя от этого зрелища порой бывает мороз по коже. Целые населенные пункты со всеми своими жителями, которые некогда полностью полагались на государственную «железную чашку с рисом», подверглись самым радикальным изменениям. Руководство предприятий попало под давление со стороны иностранных инвесторов, а консервативный политический класс, чья жизнь строилась вокруг государственной собственности, оказался сметен в сторону.

Но, когда речь заходит о политической реструктуризации этих предприятий и роли КПК, ясности становится куда меньше. Из-за необходимости обеспечивать прибыльность и глобальную конкурентоспособность, руководство компаний ныне пользуется относительной свободой, которая лишь десятилетие назад казалась недостижимой мечтой. Человек есть человек, и многие за счет этой свободы построили личные империи, однако на протяжении всей реформы госсектора партия сохраняла свое влияние за счет кадрового контроля при назначении на все высшие посты. А уже через своих выдвиженцев партия может руководить корпоративной политикой.

Сила КПК была продемонстрирована в конце 2008 — начале 2009 г., когда углубляющийся всемирный финансовый кризис угрожал захлестнуть и Китай. Центральный банк, Комиссия по регулированию банковской деятельности и даже сами банки хором призывали к осторожности при разработке контрмер. В предыдущее десятилетие все три участника активно боролись за создание надежной системы коммерческих банков. Политбюро, однако, узрев зияющую пропасть резкого спада деловой активности, выпустило высочайший эдикт, предписывающий открыть денежные «насосы». Банкам ничего не оставалось делать, кроме как наперегонки кинуться выполнять приказ. За первые шесть месяцев 2009 г. китайские банки выдали ссуд в полтора раза больше, чем за весь 2008 г., причем лишь 15 % ушли на приобретение потребительских товаров и кредитование частных предприятий. Для сравнения отметим, что в 2007 г. доля таких ссуд составляла одну треть. Подавляющая часть отошла госкомпаниям.

Если обратиться к опыту развитых стран, поведение китайских банков весьма поучительно. К рассматриваемому моменту многие западные банки оказались в прямом управлении у своих правительств. Вашингтон и Лондон умоляли финансовые институты возобновить кредитование, чтобы оживить экономику, но у них не было конкретных инструментов принуждения. Зато в Китае банки принадлежат государству и управляются государством. Когда партия распорядилась увеличить объем кредитования, высшее руководство банков приступило к выполнению своего политического долга. На кону стояло нечто большее, чем бизнес. «Высшие руководители [крупных госбанков] одновременно являются правительственными чиновниками на уровне заместителей министров, — писал журнал «Цайцзин». — Так что, помимо заботы о своих банках, они отвечают за исполнение политики центрального правительства по стимулированию экономики».

Партийный кадровый контроль суть фундамент способности партии реструктурировать госпредприятия, не теряя над ними власти. Партия настолько высоко ценит свою власть в сфере назначения и увольнения государственных служащих, что ставит ее в один ряд с контролем СМИ и армии. Чжоу Тяньюн, относительно либеральный теоретик при Центральной партшколе в Пекине, выразил абсолютную квинтэссенцию партийного подхода в своей книге «Атака на баррикады», опубликованной в начале 2008 г. «Для сохранения руководящей роли партии в политической реформе, — писал Чжоу, — необходимо следовать трем принципам: партийный контроль вооруженных сил; партийный контроль кадров; партийный контроль новостей».

Партийный орган, обладающий высшей кадровой властью, а именно Орготдел ЦК КПК, вне всяких сомнений является самым крупным и наиболее могущественным ведомством в области кадровых ресурсов в мире. Хотя о нем почти не слышно за пределами, и мало что известно внутри Китая (если не считать официальных кругов), его влияние простирается на все государственные департаменты. Во многом напоминая саму партию, Орготдел представляет собой грозную и таинственную махину, старающуюся приспособиться к многообразному миру, который вырос вокруг нее за последние три десятилетия.