Тайная жизнь влюбленных - Саймон Ван Бой

— Только им и питается.

— Ты хочешь на ней жениться?

Жерар задумывается.

— Поживем — увидим.

— А у нее есть дети моего возраста?

— По-моему, нет. А ты хочешь, чтоб были?

— Лишь бы не мальчишки.

Люси просит папочку посидеть на краешке кровати, пока она не уснет.

Он, как всегда, соглашается, и, как всегда, засыпает первым. Вскоре оба крепко спят.

За окном метель.

В комнату льется свет фонаря.

Около полуночи Жерар просыпается.

— Папочка, где моя панда? — сонно бормочет Люси.

Жерар находит панду и кладет рядом с дочкой. Та немедленно проваливается в сон.

Жерар идет на кухню и наливает себе щедрую порцию виски. Выключает свет, проверяет входную дверь и идет босиком в кабинет. Однако вместо того, чтобы взять с полки книгу, смотрит в окно, на Лексингтон-авеню. Город заваливает снегом. Движение почти остановилось. Лишь кое-где на дороге светятся желтые глаза автомобилей.

Жерар уже знает, что Лорел скоро переедет к ним. Он думает об Исси. Вспоминает ее смех, а затем гудение пламени в печи на кремации.

Внезапно по спине пробегает холодок. Стакан с виски выскальзывает из руки и разлетается вдребезги. Жерар резко оборачивается. Сердце выскакивает из груди. Он уверен, что кто-то стоял рядом. Но в пространстве между собой и миром видит только воздух, воздух и тончайшую ауру дня прошедшего и того, что придет ему на смену.

Как странно устроена жизнь с ее оборванными краями и вторыми попытками.

К утру он и думать об этом забудет, но сейчас Жерару кажется, что за ним кто-то следит, что он не может расслышать какие-то далекие голоса, звучащие сквозь снег, и что вся жизнь, как рождение Люси — череда крохотных направленных взрывов.

Я живу в Риме, люди здесь сидят у фонтанов и целуются. В журчании воды слышна витающая повсюду любовь.

По утрам рынок у меня под окном пахнет артишоками. Артишоки растут на толстых стеблях, и люди забывают, что это цветы. У них листья, как зардевшиеся щеки. Жесткие листья защищают нежную сердцевину.

Томаты — более тонкие. Они растут на изогнутых ветках. Каждый куст взрывается в нескольких местах огромным красным сердцем.

Продавец чеснока — южанин, он не пьет кофе с остальными на рассвете. Я наблюдаю за ним через окно. Я тоже родом с юга, и мне знакомо утреннее одиночество.

На прошлой неделе у сына моей двоюродной сестры был день рождения, и я послал ему подарок. В последнее время я много думаю о своей кузине. И начинаю понимать, почему она нам солгала. Она с мужем и детьми живет в моем родном городке. Морано-Калабро — кучка каменных домиков, карабкающихся по горе. Издали кажется, что гора завернута в плащ с множеством карманов.

На самом верху, где всегда гуляет ветер, — развалины норманнского замка, излюбленное местечко подростков. Там они прячутся от родителей, там учатся курить и пить пиво. Наблюдают за огнями машин в долине. Мечтают уехать в Неаполь, Рим, Венецию, но почти все остаются в деревне и заводят очаровательных детишек, которые растут как на дрожжах и просят купить мопед.

Морано-Калабро находится в пятистах километрах к югу от Рима. Весной там можно увидеть целые стайки бабочек. Когда я был маленьким, отец говорил мне, что бабочки — оторвавшиеся от стеблей цветы. У меня было непростое детство, потому что я за все переживал. Я боялся конца света, землетрясений, диабета, асфиксии и того, что все мои ближайшие родственники по очереди впадут в кому, когда отправятся искать остальных. Восьми лет от роду я ставил будильник на шесть утра, чтобы проверить, дышит ли мой брат.

Хотя мне и сейчас несладко приходится, я понимаю, что мое состояние связано с расстройством психики и терзающие меня страхи не всегда обоснованны. Может, я не совсем нормален, но я больше не беспокоюсь по поводу своего беспокойства, просто беспокоюсь обо всем понемногу и знаю, что такой уж я есть. Обычная болезнь, встречается сплошь и рядом. Вполне вероятно, что ею страдает кто-то из ваших знакомых. Позвольте мне привести совсем недавний пример.

Пару недель назад я пошел в игрушечный магазин купить подарок своему племяннику. Мое внимание привлекла коробка с плюшевыми барашками. Я взял одного. Шерсть выглядела всклокоченной, поэтому я положил барашка на место и взял другого. Но у того, которого я отложил в сторону, был такой вид… Тогда я положил второго барашка к первому, потому что тот словно говорил: «Господи, разве ты не видишь, что мне тоже нужна любовь?»

Мои сомнения привлекли внимание продавца.

— Никак не можете выбрать? — обратился он ко мне.

С каждой полки на меня смотрели маленькие мордочки, умоляющие забрать их домой и спасти от беспросветной тьмы безлюбовного существования. У меня чуть не началась паническая атака. Это жутко неприятно, ты словно падаешь в бездонный темный колодец, как Алиса.

Через двадцать минут продавец снова что-то сказал. Я больше не мог выносить его взгляда и решил купить обоих барашков. Все, решено! Схватив их, я почувствовал облегчение. Но в коробке оставались еще два барашка. И они тоже смотрели. У одного, вдобавок, не хватало глаза. Тогда я взял еще и одноглазого. Теперь у меня было три барашка. В коробке остался один, совсем одинокий. Такой одинокий, что не осмеливался даже глядеть на меня. Пришлось отправить племяннику всю четверку. Продавец завернул коробку в блестящую бумагу и прицепил наклейку с адресом магазина. Записывая адрес, он спросил у меня, есть ли в Морано-Калабро магазин игрушек.

— Конечно, есть, — ответил я.

Я сразу понял, что он думает только о своем бизнесе.

Неделю спустя, во время детского праздника, мне позвонил муж сестры.

— У нас тут полно детей, — сообщил он. — Все в разноцветных бумажных коронах.

Я слышал веселый гомон на детской площадке во дворе. Забавно думать, что они будут расти вместе, любить друг друга, предавать друг друга, плакать друг о друге, а в старости собираться в городском саду и ходить под ручку.

Он позвал к телефону сына.

— Мне уже три года, — сказал именинник, — ты будешь плакать, если я умру?

— Да, — ответил я, и малыш послал мне воздушный поцелуй. Наверное, думал, что я сижу прямо в трубке, маленький и скрюченный.

Телефоном снова завладел муж сестры. Его мучил вопрос, почему четыре барашка.

— Они должны быть одинаковыми?

— Нет, они разные. — ответил я. И добавил, что они продавались в наборе, что, в принципе, не было ложью.

— Но почему не три, как три мушкетера? — удивился зять.

— А почему бы не четыре, как черепашки-ниндзя? — парировал я.

— Логично, — обрадовался он, потому что как раз в то утро смотрел со старшим сыном мультик про черепашек.