Делай, что хочешь - Елена Иваницкая

Неожиданно я почувствовал, что это интересно. Мы слушали внимательно. Герти вдохновилась, не усидела на месте, порывисто вскочила и продолжала неожиданный доклад, чуть не пританцовывая.

– Но в одних сказках обещания – роковые, а в других – нет. Если обещание роковое, витязь то и получит, куда повернул. Ехать прямо – самоубийство и безрассудство. Поэтому он – любимый сказочный герой, моральный образец – выбирает из всех зол меньшее. Теряет коня, но совершает подвиги и возвращается с победой. Случается по-всякому. Но как отличить роковое обещание от – вероятного, что ли? – это в сказках не объясняется. Да и понимать обещания можно по-разному. Однажды герою выпало или погибнуть, или превратиться в колдуна, или остаться самим собой. Он выбрал остаться собой и вернулся с победой и прекрасной невестой. Но эта сказка рассказывается и по-другому: Старший брат выбрал остаться собой и вернулся с чем вышел. То есть ни с чем. Не досталось ему ни приключений, ни побед, ни красавицы. А победителем чудовища, спасителем целого царства и мужем волшебной девы стал младший, который пошел на гибель. Но когда сражался с чудовищем, видел гору из черепов. Вот что случилось с теми, кто шел туда раньше. А еще бывает так: кто выбирает смертельную дорогу по своей воле, погибает. А кто поневоле, кто отправляется на выручку, – побеждает. Кажется, никто никогда не выбирал суму да тюрьму, а на все остальные возможности охотники находились. Или бывает, что в самый миг победы все колеблется. Герой одолел, снес голову злодею, а мертвые губы выговорили: «Ударь еще раз». Ударить или нет? В одной сказке богатырь ответил: молодецкий удар и один хорош. И не ошибся: второй удар оживил бы врага и удвоил его силы. А в другой сказке ответил так же, но непонятно, правильно это было или нет. Голова укатилась, и мертвый враг еще долго строил козни. Герой даже погиб. Живой водой оживляли. А в третьей прямо говорится, что нужно было ударить. Второй удар снял бы заклятие, а иначе чудовище не может умереть и обречено злодействовать. Вот сколько наговорила!

Она остановилась, прижимая ладони к разгоревшимся щекам, легко и нервно смеясь. Я собрался было вслух порадоваться ее уму и наблюдательности, но Андрес хмуро спросил:

– Какой же вывод? Вы ведь собирались доказать недоказуемое – относительность моральных норм?

– Сказки – это же вековая мудрость … – как-то сбилась Герти. – А они говорят, что ничего не предрешено, заранее не угадаешь. Все возможно.

– Нет, не в сказках, а у вас получается, что убивать, воровать и обманывать можно.

– Разумеется, можно, – вступила Марта. – В зависимости от обстоятельств. Мы здесь все ополченцы. Когда обстоятельства требуют, то… Можно ведь сказать: идем сражаться с врагами. А можно: идем убивать. Сказки говорят о том, как трудно понять обстоятельства, как легко ошибиться. Казалось бы, условия одинаковые, а поступать надо по-разному.

– Но я о том и спрашиваю: вы на какие моральные нормы опираетесь, когда решаете, как поступить? Обстоятельства обстоятельствами, но вы-то на чем стоите, когда хотите их понять?

– Да ведь мы не первые на свете живем, – сказала Юджина. – А люди чего только ни испробовали за тысячи лет. Испытанные возможности отложились опытом. В законах, обычаях, привычках, предрассудках. Вот и в сказках тоже. Опыт говорит, что нет нерушимых норм.

– Так. Вы уже постановили, что убивать можно. Воровать – тоже?

– Да не только мы. Даже в законе есть положение о безвыходной необходимости.

– И обманывать можно?

Словно не замечая, что Андрес не только спорит и досадует, но и по-настоящему рассержен, старшие сестры заговорили вместе:

– Обманывать – это как раз норма. Ложь предписана обычаями.

– То есть как норма?

– В зависимости от обстоятельств!

Андрес вскинул голову и неприятно побледнел.

– Тут не на что сердиться – успокаивающе вмешался Старый Медведь. – Ведь и в самом деле далеко не всегда надо быть правдивым и откровенным. Правила вполне внятные. В обычае, к примеру, неправда из вежливости. Кто этому не следует, слывет хамом. Такого не уважают. А бывает иначе – уважают и опасаются как человека резкого и сурового. Или еще: хранить доверенную тайну. Тут каждый сам решает, когда и почему нельзя дальше скрывать, а надо рассказать. Каждый взвешивает, сомневается. Ошибается. В ту или другую сторону. Еще врачебная тайна. Обман больного. Наверное, и еще что-то. Не могу сразу сообразить. Твердо осуждается не ложь вообще, а особая, для которой и слова особые. Клевета, наговор, интриганство, предательство, измена, двоедушие. А еще враки, брехня. Тут не столько осуждают, как презирают. Или посмеиваются.

– Я так и не понял, вы в зависимости от обстоятельств что сделаете? Предадите и наклевещете? А если нет, то почему?

– Легко ответить. Тут принцип простой: сам живи и другим давай.

Мы с Андресом переглянулись и нечаянно начали в унисон:

– Но это же…

– Да, это присказка о воровстве и мздоимстве. Мол, сам подворовывает и руки греет и на такие же делишки соседа сквозь пальцы смотрит. Как не знать. Но почему так вышло, что хорошие слова стали обозначать плохие дела, в толк не возьму. Я их понимаю прямо. Живи сам и давай жить другим – то самое, на чем можно стоять. Если для той же мысли подскажете другие слова, буду говорить по-другому.

– Для той же мысли другие слова – снисходительность к пороку, – отчеканил Андрес. – Устоять можно совсем на другом: делай, что должен, и будь что будет.

После такой фразы остается только замолчать, и я пожалел, что не сам ее сказал, но Юджина вдруг засмеялась.

– Извините, над собой. Пришло в голову, что для этой мысли тоже есть другие слова. Смешные. Прокукарекал, а там хоть не рассветай. Не обижайтесь, нечаянно вышло.

Не очень-то вежливо перебив спорящих, я сказал, что хотел бы от моральных категорий обратиться к эстетической практике. И рассмотреть удивительную полянку. Вслед за мной поднялись проводник и Марта. Скоро ли он сообразит, что лишний? Я вскользь слушал, как однажды на охоте он увидел за деревьями бесшумный и неподвижный пожар и как пытался, но не сумел разгадать секрет.

Под алыми кронами как будто таяла вечная заря. На просвет кленовые листья горели раскаленными рубинами. Проводник сказал, что пойдет проверить, как там лошади. Мы с Мартой остались вдвоем. Я смотрел на нее и не сразу понял, о чем она спрашивает. Ах да, на чьей стороне я был в споре. Не хотелось ни продолжать все о том же, ни отделаться отговоркой. Все-таки решил ответить откровенно.

– Не могу сказать, что на вашей. Слишком рискованные и ненужные парадоксы. Я ведь понимаю, что вы куда нравственнее меня или Андреса. Тем более обоих вместе. Зачем же говорить, что мораль относительна, что лгать и убивать можно?

– Но ведь те, кто говорит, что нельзя, не убий и подставь другую щеку, точно так же воюют и казнят.

Прямо перед нами солнце выхватывало из тени ярко-малиновые листья. Взяв Марту за руку, я расправил ее пальцы на пальцах клена. Она не сопротивлялась. Быстро перевернув лист, поцеловал ее ладонь через прохладные кленовые жилки. Не смутилась, не возмутилась, спокойно убрала руку и, похоже, собиралась продолжать спор. «Так почему же…», – сказала она – явно не о моей дерзости. Был ли это знак поощрения, или на границе такие вольные нравы, но я решил, что настала самая удобная минута, и достал из нагрудного кармана заветную коробочку. Полушепотом произнес давно заготовленные слова. Алмазная капелька вспыхнула, на красные листья посыпался павлиний блеск. Я тихо уговаривал. Вдруг ее лицо замкнулось, словно в окне погасили свет и захлопнули ставни. Коротко сказала, что пора возвращаться, нас ждут. Я понял, что путешествие кончилось плохо: я проиграл не только пари, но и доверие. Пожалуй, история обернется не только неприятным объяснением со Старым Медведем, но и прекращением знакомства.