Исход - Светлана Замлелова

Но в то же самое время письма от Аполлинария Матвеевича смущали Ольгу, заставляя смотреть на вещи как-то по-новому, непривычно, отчего Ольге делалось страшно. Было похоже, как будто Аполлинарий Матвеевич вламывается в её комнату, переворачивает мебель, а после горячо убеждает, что так и должно, что иначе неудобно и даже опасно. И Ольге поневоле приходилось считаться с навязанной перестановкой, в которой она ощущала себя неудобно и беспокойно.

Отправляясь в Петербург, Ольга взяла с собой весь свой нехитрый скарб и новое, ещё нераспечатанное письмо Аполлинария Матвеевича, полученное накануне отъезда. Расположившись в вагоне, Ольга, желая заглушить бесконечные, непрерывные и довольно однообразные разговоры вокруг, достала письмо. «…Революция, которую ждут с таким нетерпением и которая, вне всяких сомнений, случится скоро, – писал Аполлинарий Матвеевич, – окажется не столько плодом возмущения народного, сколько порождением глупости правителей всея Руси. Догадываюсь, что тебе не очень-то интересно об этом знать. Но, предвидя грядущие потрясения, считаю долгом предупредить тебя. Знай, что потрясения впереди неизбежны. Но сначала я жду, когда мерзавец созреет тебя бросить. Это будет первое твоё потрясение. Виноваты будете вы оба. Он – подлостью своей, ты – глупостью. Вторым потрясением станет большая война – слишком многое указывает на желание Англии войны. О том же говорит и свершившееся убийство…»

«Какое убийство?..», – подумала Ольга и, отвлекшись от письма, невольно прислушалась к разговорам в вагоне третьего класса.

– …Как же он там оказался? – полезла в уши вагонная болтовня.

– Говорят, был агентом охранного отделения…

– А не хотите ли – членом парижской террористической организации? А? – почти прокричал чей-то назойливый, грубый голос нал Ольгиным ухом.

– Не понимаете, а туда же…

– Сами вы не понимаете… Он агент и должен был царя охранять…

– Зачем ему в царя стрелять, когда царь и сам… Вот глупые люди!..

Письмо Искрицкого в чём-то перекликалось с вагонной болтовнёй.

– Что – «сам»?…

– А разве не слышали про бурятского знахаря?

– Какого там знахаря?..

– О чём это вы, расскажите…

– Да, пусть расскажет…

– Тихо там!.. Давай про знахаря…

– Странно… Вообще-то это давно всем известно… Царя пользует один бурят… бурятский знахарь… Вот он и прописал царю монгольское снадобье, которое разрушает мозг…

– Какой там ещё мозг? Ну откуда вы-то знаете?.. И что за охота повторять такой вздор…

– Сами вы вздор!.. Агент знал про бурята и не стал стрелять в царя…

«…А третьим, – писал Аполлинарий Матвеевич, – русская революция. Всё это грядёт, всё это неизбежно, неизвестны лишь сроки. Тот, кто грезит революцией, не хочет сегодня думать, что любая революция – это разрушение старого государства и построение нового. А построение государства – это всегда борьба за власть, то есть уничтожение друг друга и подвернувшихся под руку. Но самое ужасное, что об этом не хочет думать и тот, кто революцией сегодня не грезит и в чьей власти остановить её. Когда в обществе рождаются новые запросы, долг властей предержащих – распознать и удовлетворить их. Власть, глухая к новым запросам, обречена. Но главное – власть эта преступна, потому что её глухота может стать началом братоубийства. Революции и бунты случаются потому, что меняется жизнь, но не все спешат найти соглашение между старым и новым. Наша власть – это старуха, которая не хочет ехать поездом и тащится на телеге. Но рано или поздно поезд сомнёт эту телегу вместе со старухой…»

– Да говорят, охрана и убила… – снова отвлеклась Ольга на болтовню.

– Не-ет! Это он за Думу, за разгон её получил!.. Всё на нашем горбу хотят… Трещит самодержавие-то, трещит! А они цепляются…

– Истину говорите, – раздался новый голос – густой и низкий, так что Ольга, прислушавшаяся, но не поднимавшая при этом глаз от письма, подумала, что говорит, должно быть, какой-нибудь вольнодумный архидьякон.

«Архидьякон» между тем продолжал:

– …Наказание и кара за то, что ложью и клеветой разогнал собрание народное ради указа, чтобы землю отъять. Вот и вернулось ему, вешателю… Бог всё видит!..

– И Бог видит, и народ не плошает. Уж как забунтует, так всё вспомнит, и землю свою вернёт, и к помещику петуха красного пустит…

– Нет, это вы не дело сказали… Пошто бунтовать-то? Мужик бунтовать не согласный. Чего бунтовать, когда наше дело правое? Нам землю дай, да господ убери подале… А бунтовать мы не согласные. Никто у нас бунтовать не станет, ни к чему это…

– Вот чудак! – засмеялся «архидьякон», а за ним стали смеяться и другие. – Землю дай, власть дай, а бунтовать ни к чему! Так кто ж тебе отдаст за здорово живёшь?..

– Только желать да просить могут. Истинно – чудаки… Тёмный народ-с!.. Рабы-с!..

– Почему «желать да просить»? За правое дело народ и грудью встанет. За святое-то дело…

«Будь же во всеоружии, жди и готовься, – Ольга опять погрузилась в чтение. – И помни: самым страшным потрясением станет революция, предсказание которой нашёл я в Ветхом Завете: “И изолью на тебя негодование Моё, дохну на тебя огнём ярости моей и отдам тебя в руки людей свирепых, опытных в убийстве”. Свершившееся недавно убийство, как и многие, свершившиеся до него, и те, что ещё только свершатся, лишь начало, лишь предтечи “людей свирепых”. А будет так: “Так говорит Господь Бог: сними с себя диадему и сложи венец; этого уже не будет; униженное возвысится, и высокое унизится”. Скоро, очень скоро начнётся. И это будут не лучшие времена…»

Аполлинарий Матвеевич много ещё писал об униженных, которые непременно возвысятся, и об унижающих, которые сами унизятся. Письмо его произвело на Ольгу обычное впечатление, это было такое же письмо, как и все предыдущие: читать его было интересно, а вот понять целиком – решительно невозможно. Непонятно было, и о каком именно убийстве идёт речь – Ольга не следила за происходящим и газет не читала. Впрочем, как и всё непонятное, это вскоре забылось.

Из прочитанного Ольга усвоила, что следует непременно ждать потрясений. Но в этом она уже и не сомневалась, потому что потрясениями грезили все. Зато проклятия в адрес Серёженьки как обычно подействовали на Ольгу удручающе. Верить она им не хотела, но и отмахнуться совершенно не могла, как не могла перестать воспринимать всерьёз Аполлинария Матвеевича.

* * *

Можно было бы назвать это странным совпадением, но ничего странного в том, что, поджидая Ольгу, Садовский говорил о недавнем убийстве и грядущей революции, не было. Вся страна говорила об одном и том же. Многие даже в одних и тех же выражениях.

– Нет… Я думаю… уверен, что дело тут не в убийстве… – отвечал Сергею Сикорский. – Даже если и не было бы этого убийства, от потрясений никому не уйти…

Они расположились в кондитерской «Курляндская» неподалёку от Николаевского вокзала, куда вечером того же дня должен был прибыть поезд, везущий Ольгу. В ожидании оба коротали время, занимаясь излюбленным русским делом: разговаривали. Разговаривали о вещах серьёзных и с большим воодушевлением, заранее зная, что ровным счётом никакого значения эти разговоры не имеют.