Самые страшные каникулы - Елена Арсеньева

А вот и лодка.

Лодчонка, можно сказать. Из тех, какие называют утлыми. Под банку[1]какие-то мешки затолканы, уключины покривились, на дне лужица. Справа и слева от носа были нарисованы глаза: один синей краской, другой зеленой. Синий — закрытый, зеленый — открытый. Это было смешно и необычно, но в этой лодке было еще что-то очень странное. Однако в чем эта странность, Валерка понять не мог.

Но самое главное — лодка была пустая.

Интересненько…

На воде разговаривали двое. Какой-то Уран (да нет, наверное, послышалось, таких имен не бывает, парня, видимо, зовут Юран!) и его мама. Поскольку она просила Юрана поскорей вернуться, легко догадаться, что в город ушел именно он.

Но где же мама? Куда делась из лодки? Прыгнула в воду и утонула?!

Валерка призвал на помощь логику и сообразил, что в лодке этого Юрана мамы нет, потому что ее там и не было. Сын разговаривал с ней по мобильному телефону, нечаянно включив громкоговоритель. Именно поэтому Валерка услышал ее голос.

Логика — великая вещь! Когда найдешь чему-то логическое объяснение, сразу становится легче на душе.

Беда только в том, что никакая логика не помогала понять, каким образом этот Юран умудрился попасть из лодки на берег, не издав ни звука, пока брел по воде.

Или он не брел? Или он перепрыгнул расстояние в три метра?

Валерка задумчиво смотрел на лодку.

Она тихонько покачивалась на волне, носом приткнувшись к свае, словно верный пес — к ноге хозяина. Сырая чалка[2]небрежно перекинута через перекладину между сваями. Не завязана накрепко, не прикручена намертво — просто перекинута.

А если ветер и течение отнесут лодку от причала? Или, скажем, кто-то решит похулиганить и сбросит веревку? Вернется хозяин — лодки и в помине нет. Разве можно этак легкомысленно добро бросать?!

Шут его знает, если бы этот неведомый Юран к берегу прошел, как все нормальные люди, шумно плеща водой, Валерка его лодку привязал бы покрепче. Но тот разозлил — слишком много загадок задал. Чувствуешь себя так, как будто тебя дураком назвали!

В общем, Валерка обиделся. Поэтому он свесился пониже, дотянулся до чалки и сбросил ее с перекладины. А лодку от сваи оттолкнул…

И тотчас на своем собственном опыте убедился в правильности известной народной мудрости, гласившей: «Не рой другому яму — сам в нее попадешь!»

Он не удержался на краю причала и кувыркнулся в воду!

Конечно, там было неглубоко. Воробью по колено! Поэтому Валерка неслабо ударился о дно спиной. Аж дух занялся!

Вынырнул, постоял, хватая ртом то, что было вокруг вместо воздуха: белую, сырую, тягучую туманную мглу. Немножко очухался.

Лодка качалась на воде неподалеку.

Это доставило Валерке какое-то мрачное удовольствие. Если повезет и поднимется ветер — лодку унесет-унесет! Вот Юран попляшет! Будет знать, как загадки загадывать и лодку непривязанной бросать!

Валерка побрел к берегу. Мокрое, чавкающее, плещущееся шлепанье его шагов разносилось, наверное, за километр.

Ч-черт, как этому Юрану удалось добраться по воде беззвучно?!

А, да ну его, еще голову из-за него ломать! Хорошо, хоть спину не сломал!

Валерка постоял на берегу, дрожа и отряхиваясь, как промокший пес. По идее, надо было рысью мчаться домой переодеваться. Противно, холодно — запросто простудиться можно! Но в таком тумане рысью не больно-то побежишь. Да и вообще лучше подождать, никуда не идти, а то еще заблудишься.

Валерка поднялся на причал и направился к тому самому месту, откуда только что свалился.

Опустился на колени, посмотрел вниз.

Лодка покачивалась на прежнем месте, приткнувшись к свае, словно верный пес — к ноге хозяина. Чалка болталась в воде.

И только сейчас Валерка сообразил, что́ именно показалось ему ужасно странным в этой лодке. Уключины торчали пустые, без весел. Не было в этой посудине весел!

И мотор, кстати, тоже отсутствовал…

То есть не было вообще ничего, что могло заставить лодку двигаться по реке.

* * *

Самые страшные сны приходили перед рассветом. Они приводили с собой рычащее чудище с горбом. Чудище было двулико, быстроного, многолапо, оно ревело и смердело! Четыре глаза ослепительно вспыхивали, и тогда из мрака выступали чьи-то искривленные туловища, стоявшие обочь дороги.

Туловища были безголовы, некоторые — безруки. Ног ни у одного не было. То ли сгнили, то ли им отрубили ноги те, кто поставил туловища здесь, — на устрашение таким же глупцам-удальцам, как Пашка.

Некоторые туловища были черные, как бы обугленные, некоторые — белые. Из белых торчали ножи, по которым струилась кровь.

Может быть, и Пашка будет вот так же стоять — уже скоро! — если не справится с чудищем… А разве возможно с ним справиться?!

Из затылка чудища торчали лапы, большие и маленькие, а еще в затылке были разноцветные глазенки, которые то и дело ехидно подмигивали Пашке, словно говоря: «А все, тебе копец, меня не остановить!»

Но Пашка пытался, честно, пытался! Выкручивал ему лапы, пинал так, что чуть ноги не вывихнул, но чудище, упав на четвереньки и мерзко воняя, перло и перло вперед что есть мочи.

Да, это было страшно. Страшным было собственное бессилие! Но Пашка знал: самое ужасное начнется, если чудище раскроет свой горб.

В горбе жил Черный Смрад.

«Зачем я это сделал?! — думал Пашка сквозь злые слезы. — Хотел героем себя показать! Дурак… Погибну ведь! Уже и сил нет!»

Чудище мчалось все быстрей.

Пашка знал: если не остановит его — погибнет!

Пашка знал, что не остановит его и погибнет…

И вот обрыв! Чудище, радостно взрыкнув, рванулось вперед. Пашка спрыгнул с его загривка, надеясь, что свалится в реку и, может, утонет, не будет мучиться перед смертью, однако горб чудища раскрылся, и Черный Смрад вырвался на волю. Ужасная, невыносимая, отнимающая дыхание, убивающая сознание, губительная вонь разлилась вокруг…

И в этот страшный миг, когда Пашка снова переживал гибель всего мира и свою собственную, он слышал далекий ласковый смех, и призывный голос, и радостный утренний гомон вокруг — и решался открыть глаза.

И понимал, что это всего лишь сон.

Сон, который пришел и ушел. И снова придет, и снова уйдет.

Уйдет!

Пашка вскакивал, бежал к друзьям. День проходил в хлопотах или играх, и только вечером, укладываясь спать, Пашка сжимался в дрожащий комочек в ожидании страшного сна и пытался понять — почему все это снится ему? Почему?..