Алые губки - мягкий дурман - Марина Серова

— Тогда ты стал пить от расстройства горькую и оставлять мне одно сообщение на автоответчике за другим, — продолжила я рассказ за Витьку, доедая жареную картошку уже с его тарелки. Я и сама поняла, что с настоящим картофелем-фри это блюдо имело мало общего, но сегодня мой желудок был не слишком прихотливым.

— Знаешь, а вот люля-кебаб гораздо лучше, чем я от них ожидал, — признался Буренков. — Но поверь мне, Танюша, вчера я бы устроил для тебя поистине царский ужин!

— Значит, ты имел в виду, что я буду жалеть именно об этом? О приготовленном тобой ужине?

— Я так сказал? — переспросил меня Буренков. — Если честно, то я плохо помню, что я говорил. Ну вот, я напился, в дверь позвонили, и я открыл. Но это, к сожалению, была не ты. Двое здоровенных молодчиков ввалились в мою квартиру и стали спрашивать меня, зачем я пришел на фабрику сегодня, ну в смысле — вчера. Я пытался им объяснить, но они отказывались верить, что я просто не хотел торчать здесь до среды. Я на них разозлился, стал их выгонять, а они сделали мне укол, связали и привязали к кровати. По их мнению, я должен был проспать почти двое суток, но я проснулся раньше от звонка в дверь. Потом пришли вы и освободили меня. Вот, собственно, и все.

— А что ты сам думаешь обо всем этом? — спросила я, запивая плотный ужин кока-колой.

— Я думаю, что должен был сопровождать в Москву не просто мягкую мебель, а что-нибудь еще. Например, взрывчатку, — ответил Буренков, поражая меня своим аналитическим выводом.

— Неплохая версия, — похвалила его я.

— Чему ты улыбаешься? — удивился Буренков. — По-моему, веселого тут мало.

— С чего ты взял, что я смеюсь? — возмутилась я. — Скажи, Витя, а твой хозяин, Федор Григорьевич, случайно не кавказец?

— Нет, русский. У него и фамилия русская — Михайлов.

— Тогда скажи, с какой стати ему завозить взрывчатку в Москву, да еще и привлекать к этому постороннего человека? Ведь будь ты полюбопытнее, мог бы и в пакет заглянуть, в машину с мягкой мебелью, да и под обивочку самих диванчиков, — сказала я, вставая из-за стола. — Потом ты бы мог сболтнуть кому-нибудь об этом поручении и вообще поступить непредсказуемо… Что ты, кстати, и сделал.

— Ты права, но тогда я совсем ничего не понимаю. Танюша, а может быть, в диванах не взрывчатка, а какие-нибудь драгоценности?

— Да, продолжение романа Ильфа и Петрова под названием «Двенадцать диванов»! — саркастически заметила я.

Буренков, кажется, обиделся на мои слова, потому что шел и молчал. Мне его молчание было на руку — я мысленно увязывала в единое целое все, что знала о фабрике «Нинель» до разговора с Витькой, и то, что услышала сейчас. Рассказ моего приятеля только подтверждал уже известные мне факты. «Проникнуть на территорию фабрики Вахрушева очень сложно, даже невозможно, — подводила итоги я. — Но по средам поздним вечером оттуда отправляют таинственный груз, и изменить этот порядок нельзя, даже если за груз заплатили заранее. То есть знаменитая схема „утром деньги — вечером стулья“ здесь не срабатывает. Сам собой возникает вопрос — а почему? А потому что стулья, точнее диваны и кресла, доводятся до кондиции только в определенный день недели.»

Я почувствовала, что моей голове нужна какая-то встряска, чтобы в ней родилась стоящая версия.

— Пойдем на аттракцион, — предложила я.

— Пойдем, — нехотя согласился Витька. — Правда, мне сейчас не до детских забав. Завтра они вернутся в мою квартиру — они ведь захватили ключи — и не обнаружат меня. Меня станут искать, мне придется скрываться, а в Москву без пакета, который мне дал господин Михайлов, и без мягкой мебели возвращаться нельзя…

— Значит, тебе надо вернуться домой, и я попробую связать тебя так же, как они. А потом все пойдет по предложенному тебе сценарию. Ох не следовало тебе отдавать пакет раньше времени…

— Танюша, ты ведь обещала мне помочь, а сама издеваешься надо мной! — воскликнул Буренков.

Теперь со стороны мы были похожи на все тех же влюбленных, но уже не нежно воркующих, а ссорящихся.

— Нет, я над тобой не издеваюсь. Я рассматриваю возможные варианты. Этот тебе не нравится. Мне, кстати, тоже. Есть другой — появиться у проходной фабрики завтра в десять вечера и потребовать долг.

— А вдруг меня уже там не будут ждать? — резонно заметил Буренков.

— Возможно. Тогда придется вести завтра утром телефонные переговоры с Вахрушевым.

— Мне?

— Ну не мне же! — возмутилась я.

Мы остановились у аттракциона «Камикадзе» как раз в тот момент, когда корабль сделал полный оборот. До нас донеслись крики не то восторга, не то ужаса тех, кто добровольно рискнул оторваться от земли. Я тоже почувствовала в себе потребность прокатиться.

— Сумасшедшие, — без энтузиазма заметил Витька.

— Как, ты не составишь мне компанию?

— Нет, я не камикадзе.

— А я не могу без острых ощущений. Пойдем, прокатимся! — позвала я.

— Нет, я — пас. И тебе не советую.

Я не приняла совет моего бывшего бойфренда и купила себе билет на аттракцион, явно не предназначенный для тех, в ком нет духа авантюризма. Я удивлялась тем резким переменам, которые произошли в Витьке за последний год. Они коснулись не только его внешности, но и мировоззрения. Он стал скучным и абсолютно непривлекательным для меня мужчиной. Я с трудом верила, что он лазал ко мне на балкон по веревочной лестнице…

Снова ступая на твердую почву, я уже знала, что мне делать с Буренковым. Я решила отвезти Витьку на свою конспиративную квартиру и оставить там одного до завтрашнего утра. У меня же на сегодня оставались еще два очень важных дела: во-первых, надо было прослушать телефонные переговоры в квартире Вахрушевых, а во-вторых, мне предстояло внимательно изучить бумаги, распечатанные у Авельянова.

Витька был явно недоволен тем, что я бросала его одного. Он пытался меня уговорить остаться, даже спел куплет известного романса, но я не изменила своего решения. Более того, мне пришлось закрыть Буренкова на ключ, чтобы он не сделал нового необдуманного поступка. Витька понял, что снова стал заложником, только тогда, когда уже не смог ничего изменить. Чтобы успокоить его, я позвонила ему со своего мобильника. Он долго не брал трубку, но в конце концов решился. Разговор был тяжелым, но мне все же удалось убедить своего приятеля, что я так поступила для его же блага.

Я подъехала к своему второму дому, сгорая от нетерпения прослушать телефонные разговоры Николая Константиновича и Нины Федоровны. Уже в подъезде меня как электрическим током поразила мысль о том, что девчонка, сидящая на скамейке у соседнего подъезда, уже когда-то мелькала на моем пути. Я мгновенно развернулась и стала быстренько спускаться со второго этажа вниз. Меня ничуть не удивило, что эта особа уже стояла около моей «девятки». Мы на мгновение встретились взглядами, она резко развернулась и бросилась наутек. Естественно, я рванула за ней. Расстояние между нами увеличивалось, бежать на каблуках по выщербленному асфальту было жутко неудобно. А та, которую я догоняла, была обута в кроссовки — наверняка знала, что в случае чего ей придется спасаться бегством. Надо признать, она была еще совсем молоденькой — лет восемнадцати, не больше, и находилась в хорошей спортивной форме.