Ведьмы и герои. Феминистский подход к юнгианской психотерапии семейных пар - Полли Янг-Айзендрат

В семьях обоих типов почти всегда проявляется особенность, характерная для негативного материнского комплекса: никого из членов семьи не трогают слезы матери. Слезы вызывают не жалость, а лишь презрение и раздражение. В конечном счете, как нам известно, слезы ведьмы – не настоящие. За этими слезами скрываются злоба и стремление к власти. Когда мы думаем, что женщина-ведьма плачет, мы ошибаемся: она смеется, и смех ее звучит презрительно и зловеще. Домочадцы, видя привычные материнские слезы, испытывают презрение, реагируя на иррациональное значение негативного материнского комплекса.

Далее мы рассмотрим пример клинической работы с образами ведьмы и героя в процессе терапии семейных пар. Сначала мы поговорим о Луизе, которая поневоле оказалась в роли ведьмы, реагируя на рациональный «героизм» ее мужа Ларри. Затем мы обратимся к Ларри. Эта супружеская пара, Луиза и Ларри – скорее прототип реальных клиентов или карикатурные персонажи. Это собирательный образ, не связанный с каким-то конкретным клиническим случаем. Образ Луизы показывает психологию многих женщин – моих клиенток, приведших на психотерапию своих мужей.

Луиза – типичная женщина среднего возраста. Она полная и поэтому предпочитает одежду темного цвета, которая должна скрывать полноту: обычно это не поддающиеся описанию застиранные, пузырящиеся на коленях брюки и простая блузка на пуговицах. Луиза отличается некоторой нервозностью; она сидит на краю стула, трогая то очки, то свои наспех расчесанные волосы. Ее лицо, неухоженное, без каких-либо следов макияжа, остается застывшим и непреклонным; Луиза говорит тихо и монотонно, не проявляя никаких эмоций. Глядя в пол или в окно, она перечисляет обиды и выражает недовольство своими детьми, мужем и начальником на работе, где занимает должность секретаря. Ее повседневная жизнь представляется непрерывной чередой повседневных обязанностей и вызывающих стресс событий. Она скрывает свою ранимость за четко организованной манерой поведения, проявлением сарказма и жалобами. По-видимому, Луиза уверена в том, что муж и дети могли бы больше помогать ей по дому, но если терапевт начинает расспрашивать ее более подробно, она говорит: «Знаете, они уже помогают мне так много, что жалуются, если я прошу их сделать что-то еще». Она произносит это с такой интонацией, словно защищается и выражает недовольство собой за то, что нападает на свою семью.

Во время терапевтической сессии Луиза проявляет нервозность и замешательство: женщина становится то чересчур настойчивой, то замкнутой и отчужденной. Хотя на первый взгляд Луиза эмоционально отстранена от беседы, она часто перебивает других, вмешиваясь в разговор каждый раз, когда ее задевают чья-то реплика или высказывание. Терапевта может начать раздражать такое поведение, и он сочтет, что своим постоянным вмешательством Луиза пытается управлять терапевтической сессией. Но когда ей указывают на недопустимость такого поведения, Луиза начинает открыто защищаться, а потому ощущает себя виноватой вдвойне, ибо согласно предположению терапевта именно такое ее поведение вызывает проблемы при общении в кругу семьи. Она демонстрирует необычное навязчивое внимание к членам своей семьи: и в своих рассказах о ведении домашнего хозяйства, и впроявлении своей заботы о них на терапевтической сессии. Она опережает события и умудряется заметить потребности других людей еще до того, как они успевают их выразить; протягивает кому-то салфетку или предлагает ребенку пойти поиграть в сторонке, если тот начинает капризничать. Проявление внимания и заботы необходимо Луизе для того, чтобы скрыть свои сомнения в том, что в ее любви есть что-то хорошее, а также в том, что она сама для своих близких ничего не значит. Если бы оказалось, что близкие в ней нуждаются, тогда, наверное, она не «узнала бы» о своей никчемности.

Когда Луизу спрашивают, что она хочет получить в результате терапии, она говорит только о том, как должно измениться поведение других членов семьи. Она сетует, что Ларри никогда не говорит ей, что у него на уме, и приходится все из него вытаскивать. Видимо, Луизе хочется, чтобы муж был более эмоциональным и внимательным. Она будет рада, если Ларри станет помогать ей по дому, но она хочет, чтобы он помогал ей так и тогда, как она считает нужным. Ларри не стоит совать нос в ее дела, но он «должен вести себя как мужчина». Многие из желаний Луизы смутны и противоречивы, когда она пытается высказать их на рациональном уровне, но у нас возникает ощущение, что она все же хочет видеть в Ларри партнера, а не отца или сына.

Что же произошло с Луизой? Мы узнали, что когда-то она была романтичной и энергичной женщиной, уверенной в том, что просто создана для семейной жизни. Двенадцать лет назад, выходя замуж, она была влюблена в Ларри и ожидала, что они вместе будут строить семью. Честолюбивые стремления Ларри, его желание иметь собственный бизнес и зарабатывать деньги вполне ее устраивали. Луиза продолжает поддерживать мужа в его карьере; она гордилась и гордится им.

Расспрашивая Луизу, мы выяснили, что она все еще идеализирует Ларри, – считает его умным, способным и чувствительным человеком, который пользуется уважением своих детей и окружающих. Особенную гордость у Луизы вызывает общественная работа мужа, и ей бы очень хотелось, чтобы его теплое, доброжелательное внимание было обращено и на семью. Но эта женщина разочарована в себе и в своей внешности и больше не верит, что может быть привлекательной для Ларри и достичь каких-либо успехов в своей профессиональной деятельности. Она считает себя безобразной. Она знает, что хорошо справляется с домашними делами, и получает от этого удовольствие. И хотя Луиза не считает себя совершенной, она делает все возможное, чтобы содержать свою семью в полном порядке. Работая в своем офисе в должности секретаря она зарабатывает небольшие деньги, но там тоже трудится не покладая рук. Она знает суть и порядок работы, и у нее есть несколько отличных идей, как лучше организовать работу в офисе. Но ее начальник, видимо, не хочет, чтобы она «руководила им» и, как правило, не обращает внимания на ее предложения.

Постепенно Луиза возненавидела себя и пришла в отчаяние, потеряв надежду стать востребованной, разуверившись в своей добродетели и привлекательности, а теперь – еще и в обоснованности своих взглядов и предпочтений. У нее возникли опасения, что она попросту сходит с ума.

С точки зрения разделяемых мною идей феминизма и юнгианской психологии, Луиза оказалась в тисках социально-культурной проблемы, связанной с негативным материнским комплексом. Женщина не ощущает своего авторитета, сомневается в своей компетентности и значимости, и эти чувства еще больше усиливаются обществом, которое систематически обесценивает проявление заботы и внимания к людям и в профессиональной сфере, и дома. Женщина не получает никакого вознаграждения за то, что воспитывает детей и ведет домашнее хозяйство, эти занятия не способствуют повышению ее социального статуса. Даже в период «освобождения женщин» каждая из нас продолжает нести ответственность за воспитание и развитие ребенка. Это относительно новая социальная ситуация, сложившаяся отчасти и из-за влияния психоанализа на проблемы воспитания детей, и эта ситуация предполагает огромную ответственность. Не так давно, еще не в столь отдаленном прошлом, ответственность за подрастающее поколение разделяли между собой (по крайней мере, номинально) несколько взрослых людей в семье. Женщин не обременяли объяснениями и не обвиняли в том, что именно они являются причиной психологических проблем; их не называли «шизофреничными», «подавляющими» или «удушающими» матерями. Даже молодые женщины, взрослея, ощущали необходимость стать независимыми. Сейчас на терапию приходят люди среднего возраста (35–50 лет) или старше (50–65 лет), которые по-прежнему объясняют свои проблемы и конфликтные ситуации тем, что для них сделала или не сделала мать. Образы подавляющей и пожирающей матери постоянно встречаются в психотерапевтической литературе – начиная с психоаналитических опусов и кончая книгами и статьями по семейной терапии, и эти образы, наполняющие нашу популярную психологию «страхом перед матерью» и «потребностью в матери», являются архетипическими, безличными: они чрезвычайно тревожат любую женщину.