Кононов Варвар - Михаил Ахманов

Конан тоже не забывал эту истину, проявляя предельную осторожность. Он пробирался на север самыми глухими тропками, жег крохотные костры под разлапистыми ветвями огромных елей, смотрел, слушал, нюхал. Два дня все было тихо; на третий его начало одолевать смутное беспокойство. Казалось, нет никаких поводов для тревоги: он видел лишь следы кабанов, оленей да медведей, слышал только шорох ветвей да скрип чудовищных темных стволов, вдыхал свежие ароматы хвои и смолы, а не дым костра и не едкий запах человеческого пота. Но инстинктивное предчувствие опасности не покидало киммерийца. Враги были еще далеко, но он представлял, как чьи-то внимательные глаза рассматривают сейчас отпечаток ноги в мягком мху, обломанный сук, примятую траву и срезанную ветвь; чьи-то ладони пересыпают пепел костра, определяя, сколько дней назад его жгли и сколько путников грелось у жаркого пламени. Как ни берегись, нельзя пройти по лесу и не оставить следов, а опытный глаз, глаз охотника-пикта, зацепившись за одну отметину, найдет и другую.

Вот почему, даже обнимая нежное тело Зийны, Конан был настороже, и взгляд его перебегал с лица девушки то к темным стволам деревьев, то к лежащему поблизости арбалету. И сейчас, когда его подруга уснула под теплым плащом, он не мог избавиться от беспокойства: слушал, нюхал лесной воздух, широко раздувая ноздри, думал. Еще пять-семь дней, и они доберутся до границы Ванахейма, но можно ли считать это залогом безопасности? Вовсе нет; пикты, лесные крысы, упрямы и будут идти по следам до тех пор, пока не настигнут добычу. Особенно киммерийского воина! Вряд ли они ведают, за кем гонятся, но если б знали о том, Конан не дал бы за свою жизнь и жизнь Зийны ломаного стигийского медяка.

Наконец, убедившись, что враги далеко, он выдрал клок влажного мха, притушил им костер и лег рядом с Зийной. Некоторое время киммериец размышлял, не направиться ли все же к востоку, чтобы запутать следы в Боссонских топях, потом вспомнил о жутких болотных демонах и прочей нечисти, водившейся за Черной рекой, и решил идти прежним путем. Вскоре дремота начала одолевать его, а аромат волос Зийны заглушил запахи леса. Спустя несколько мгновений он уснул, но спал беспокойно, не отпуская рукоять обнаженного меча.

* * *

Ким тоже уснул, часов в пять утра, и проспал до десяти.

Проснулся он голодным, как ванахеймский волк, – видимо, сказывались еще реинкарнация в Конана, битва в подвале, игры с батареей и прочие подвиги. Чувствуя зияющую пустоту в желудке, Ким осмотрел холодильник, но, кроме обертки от маргарина и сырной корочки, не обнаружил ничего. Он сунулся в письменный стол, где в левом верхнем ящике лежали деньги с последнего гонорара, а под ними – заначка, неразменная сотня долларов и еще сто мелкими купюрами, пятерками и десятками.

«Целое богатство! А ты говорил…» – раздался шепот Трикси.

Не обращая на него внимания, Ким отсчитал четыреста рублей, схватил рюкзак, предназначенный для продуктов, и выскочил из дома. Неподалеку, на проспекте Энгельса, у метро, располагался универсам, обвешанный аптечными киосками, фруктовыми палатками и книжными лотками, а главное – шашлычными и пирожковыми, при мысли о которых бурчало в желудке и рот наполнялся слюной. Туда Ким и шагал, подпрыгивая и втягивая носом чудные запахи свежей листвы и пирожков с капустой, что разливались в летнем воздухе. «Сигареты, – прикидывал он, – еще сигарет купить, и молока, и хлеба, и яиц… и докторской колбаски, копченого сыра и что-то мясное… пельменей пачку, а лучше – две… картошки, и побольше! А еще…»

«Не так быстро, – послышался бесплотный голос Трикси. – Я не успеваю сканировать здания, мимо которых ты несешься».

«Я голоден, – мысленно отозвался Ким. – Просканируешь на обратной дороге».

Примчавшись к ближней пирожковой, он сунул продавщице сотню.

– Два с капустой, будьте любезны… – Тут он запнулся, осознал нелепость сказанного, сравнил зиявшую в желудке бездну с парой пирожков и добавил: – Еще четыре с мясом и столько же с картошкой.

– Вам в пакет? – заботливо спросила продавщица.

– Можно и в пакет. А вот завязывать ни к чему.

Под испуганным взглядом продавщицы Ким проглотил пирожок и, чтоб не смущать ее, направился к рекламным щитам, воздвигнутым с краю тротуара. Прячась за ними, он жевал и откусывал, откусывал и жевал, и, по мере того как пустота из желудка переселялась в пакет, в глазах его яснело, и смысл рекламных объявлений просачивался от зрительных рецепторов к сознанию. Тут были призывы экстрасенсов, лечивших от порчи и венца безбрачия, реклама женского белья («Только в трусиках „хи-ха“ я добуду жениха»), предложение салона итальянской мебели («Цены пугают, но выбор успокаивает»), десяток театральных афиш и прочая белиберда, которой Кононов обычно не уделял внимания. На самом дальнем щите, под картинкой с дамскими прокладками («Можешь прыгать за порог, если сухо между ног»), притулился цирковой плакатик с изображением слона, двух крепких мужиков, вцепившихся в уши животного, и рыжей полуголой дамы, возлежавшей на его спине. Надпись гласила: «Цирк в Озерках! Сегодня и ежедневно! Вольтижировка и танцы на слонах! Труппа Три-Тальрозе-Три!!!»

Увидев эту афишу, Ким подавился последним пирожком, с усилием проглотил его и замер, уставившись в плакат. Тальрозе! Варька Сидорова, сестрица! Тальрозе, блин! Эти слова Петрухи и Гири тут же припомнились ему вместе со смутными намеками на стервь, которая пляшет на слонах – вместо того чтоб выкаблучиваться на арене, на мягком песочке. К тому же в лице цирковой красотки, невзирая на старания художника, просматривались следы фамильного сходства с Дарьей Романовной: волосы – рыжие, очи – зеленые, ноги – длинные, а все остальное – в меру упругое, пышное и соблазнительное.

Ким проглотил слюну и торжествующе выкрикнул:

– Удача, Трикси! Это ведь ее сестра… моя соседка, блин! Из двести тридцать третьей! А где одна сестричка, там, наверно, и другая! Клянусь челюстью Крома!

«Очень рад, – сообщил пришелец. – А как дела с моим инклином?»

– Сейчас в универсам заглянем. Народу там тьма-тьмущая, сканируй себе на здоровье. А после пробежимся по Президентскому… То есть не пробежимся, а будем шагать неторопливо вдоль всех домов, а их не меньше сорока, и в каждом по шестьсот квартир… Пятьдесят тысяч жителей! Один процент всего населения!

Тут Ким сообразил, что население по большей части обретается в школах, на дачах, в детских садах и на работе, но, не желая расстраивать компаньона, упрятал эту мысль поглубже. Не убежит Президентский и никуда не денется! Гулять по нему еще и гулять!

Через час, затарившись продуктами, он стоял у дверей своей квартиры, но поглядывал на дверь соседскую. Приложил к ней ухо – тишина… Позвонил – ноль реакции… Рыжеволосая Тальрозе-Сидорова испарилась, улетучилась, но человек – тем более такой, которого изображают на афишах, – не пропадает без следа. Рассуждая на эту тему, Ким направился к холодильнику, загрузил его покупками и, просуммировав известные факты, решил, что накопилось их немало. Во-первых, Дашина сестричка – живет себе рядом, трудится в цирке, а с нею – слон и пара крепких мужиков… что-нибудь знают о рыжей Варваре, если не слон, так мужички! Во-вторых, «корабль» – склад П. П. Чернова, отпуск продукции с девяти до двадцати… Можно наведаться туда, взять кладовщика за жабры, тряхнуть и выяснить, где проживает Гор-Небсехт, супруг прекрасной Даши… Хотя что толку, раз подручные Чернова сами ее ищут, а найти не могут? А в-третьих, – и это самое важное! – Даша держала ресторан, причем не где-нибудь, а на Фонтанке! Много ли там ресторанов и баров? Какие есть, наверняка у Невского… «Поищем, – решил Кононов, – поспрашиваем, а заодно пройдемся по центру – вдруг обнаружится инклин?»