Если это судьба - Дарья Кожевникова

– Вот, собственно, и все, – развел руками Матвей. – Долго мы с Танюхой гадали, что там может быть, но даже приблизительно ничего не смогли придумать.

– Что-то мягкое, – высказала свое мнение Лена. – Судя по тому, как его Клим подхватил и как предмет земли коснулся.

– Или большой мешок, набитый какой-то тяжелой мелочью, не обязательно мягкой, – выдвинула версию Таня. – Эх, звук бы еще к этому изображению! Тогда хоть услышали бы, может, оно звякнуло или бумкнуло. А так…

– А если это была взрывчатка? – предположила Лена. – Может, Клим хотел ее использовать против своих недругов, да что-то у него не получилось? Не смог соблюсти необходимых мер безопасности, вот она и рванула не вовремя?

– Леночка, целого мешка хватило бы на то, чтобы не только два бокса, а всю станцию разнести, – усмехнулся Матвей. – Нет, мимо.

Лена с Таней принялись гадать, что же все-таки Клим мог привезти в бокс накануне своей гибели. Для них самая интересная часть записи осталась уже позади. Но не для Вики. Прислушиваясь к разговору лишь краем уха, Вика продолжала смотреть запись, стараясь не упустить ни секунды. Вот Клим вышел из бокса, закрыл багажник. Вот отогнал машину от ворот, чтобы закрыть их тоже, и снова вышел. И пусть на записи почти не видно лица, фигура, походка, макушка в шапке густых и темных волос – все было Вике до боли знакомо и безумно дорого. Каждое движение. Последняя запись в его жизни. Вика даже не заметила, как стихли Лена с Таней и как слезы катятся у нее по щекам. Опомнилась, лишь когда зашмыгала носом, но тут и запись подошла к концу: Клим закрыл ворота, сел в машину и уехал.

– Держи, Викуль. – Лена без лишних вопросов протянула ей салфетку. Вика с благодарностью кивнула, спрятав в салфетке нос. Как только смогла говорить, попросила:

– Матвей, ты не мог бы сделать копию этой записи? Для меня?

– Возьмешь эту, Викуль. – Он вытащил диск. – Все равно нам на ней разглядеть больше ничего не удастся, уже вытянули из нее все, что смогли.

– Спасибо. – Вика стиснула футляр с диском. Очень хотелось посмотреть на Клима еще раз, прямо сейчас, но неудобно было об этом просить.

– А пойдемте-ка чайку треснем! – Иваныч первым нашел, чем разогнать повисшую в гостиной гнетущую тишину. – Не успели ведь после ужина. Я сейчас заварю с травками.

– Ой, а я булочек из города привезла, в машине оставила, – спохватилась Таня. – Матвей, неси их сюда!

Остаток вечера провели очень даже неплохо. За душистым чаем беседа плавно перетекла опять в рассказы о похождениях Матвея со Смирновым. В основном рассказывала Таня. Частью с их слов, частью – то, что видела сама. Например – историю шрама, украшающего Матвеев подбородок:

– А случилось это тихим зимним вечером. Напраздновались друзья, отмечая что-то, да так, что Матвеюшка в тот вечер отключился. То есть вообще. Такое с ним, наверное, раз в жизни всего и было. А Андрюшенька оказался настолько пьян, что ему хватило ума не садиться за руль, но не хватило на то, чтобы вызвать такси. И так как пьянствовали наши герои не дома, а на далекой чужбине…

– На какой чужбине! – возмутился Матвей. – В трех кварталах от дома.

– Вот я и говорю: на очень далекой чужбине, – невозмутимо подтвердила Таня, – то Андрюша не придумал ничего лучшего, как забросить Матвеюшку себе на спину, и, напрягши всю свою молодецкую силушку, тащить павшего в бою с зеленым змием героя домой. Долго ли, коротко ли нес Андрей-царевич богатыря Матвея к дому родимому, а только свалился у того с чела шлем богатырский.

– Шапка меховая у Матвея с головы упала, – уточнил Андрей. – И почти сразу, как только из ресторана вышли.

– Это в первый раз, – кивнула Таня. – Еще больше напряг Андрюшенька свою силушку, нагнулся кое-как, поднял шапочку-то упавшую, водрузил другу обратно на хмельную головушку. Распрямил со стоном свою спинушку, грузом тяжким обремененную, и дальше стал путь свой нелегкий держать. Долго ли, коротко ли…

– Да с десяток шагов, – уточнил Смирнов.

– Во, он еще и считать был способен! – восхитилась Таня. – В общем, через десяток шагов снова свалилась шапочка. Еще больше закручинился добрый молодец Андрей-царевич, но снова поднял шапочку, надел обратно и, собрав все свои силушки, продолжил путь свой нелегкий.

– А Матвей и в самом деле тяжелый, зараза, как медведь, – вставил Смирнов. – Кто не верит, можете сами его потаскать.

– Ну, кто первый? – басовито захихикал из кресла Матвей.

– Верим на слово, – ответила Таня за всех. – Так вот, пронес Андрюшенька богатыря еще немного к дому родимому…

– Как опять свалилась шапочка, – догадалась Лена.

– Именно, – кивнула Таня. – В третий раз нагнулся Андрей-царевич за ней с грузом тяжким на плечах своих.

– Разогнулся кое-как и чувствую: в четвертый раз точно разогнуться не смогу, – вспоминая, вздохнул Смирнов. – А шапка дорогая, жалко бросать. И что делать? В руки не взять: обе заняты, друга бесценного держат, чтоб со спины не соскальзывал. – Андрей усмехнулся, поймав себя на том, что начинает подражать Таниной манере повествования.

– Тогда зажал Андрей-царевич шапку бобровую в зубушки свои белые, – нараспев подхватила Таня. – И понес друга своего бесценного уже без остановок. Долго ли, коротко ли шли они по тропе тернистой…

– Если б по тропе, нам бы эти девки не встретились! – проворчал Матвей.

– И повстречались им на пути девицы красные, – тут же продолжила Таня. – И стоят они, гадают, что за диво-то перед ними такое: то ли друг верный богатыря на спине несет, то ли конь снизу богатырский, да о двух ногах и неровной поступью идет.

– Стоят и ржут, заразы, – перевел Смирнов. – И кричат мне: «Брось, комиссар, не донесешь!» А мне что делать? Ответить не могу, шапка в зубах. А молчать до чего же обидно! Но если шапку выплюнуть да высказаться, как того душа просит, то поднять ее точно сил не хватит. А девчонки закатываются! А этот, гад, – Андрей кивнул на Матвея, – очухался слегка, лежит на моей спине и бубнит мне прямо в ухо: «Андрюха, ну-ка, скажи им пару ласковых!» Как будто я без его подсказок не сказал бы, если б мог! Нет бы самому не мне над ухом, а девчонкам все высказать, у него ведь рот не занят! Тут меня такое зло взяло, что – откуда только силы взялись? – встряхнул я висящего на спине Матвеюшку, чтоб хоть он заткнулся, да так встряхнул, что у него аж зубы клацнули. И тут у нашего богатыря наконец-то голос прорезался! Как заорет на всю улицу: «Тпру-у!!!» Я второй раз подскочил и буквально оглох. Но девчонок и так уже не было слышно – они где стояли, там и полегли, пополам согнувшись. А я в наступившей тишине снова пошел с ношей своею тяжкой к дому родимому. Дошел, кое-как затащил этого медведя на этаж. Тот, как свое веское слово сказал, так и висел у меня на спине с той минуты ковриком. Ну, снял я его и приставил всего на минуточку к стеночке снаружи, чтоб в дверь-то позвонить – домофон у них в тот вечер почему-то не работал. А когда Танюха мне открыла, я на минутку еще отвлекся.