Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл

Я пройду по верховой тропе до ее загадочного конца, где бы он ни был.

* * *

В первой части верховой тропы нет ничего таинственного. Все дети в деревне излазили ее вдоль и поперек. Она идет мимо участков на задворках домов к футбольному полю. Футбольное поле на самом деле просто кусок земли за общинным центром, принадлежащий папе Гилберта Свинъярда. Когда овцы мистера Свинъярда там не пасутся, он разрешает нам играть в футбол. Ворота мы обозначаем куртками и не заморачиваемся вбрасыванием. Счет может быть сколь угодно высоким, как в регби, и игра может длиться часами, пока предпоследнего игрока не позовут домой. Иногда приходят велландские и каслмортонские парни — приезжают на велосипедах, и тогда игра становится больше похожа на битву.

Сегодня утром на футбольном поле не было ни одной живой души, кроме меня. Наверняка сегодня чуть попозже будет игра. И никто из игроков не узнает, что Джейсон Тейлор был сегодня на футбольном поле раньше их. В это время я уже буду за много полей отсюда. Может даже, глубоко под Мальвернскими холмами.

Жирные мухи кормились на коровьих лепешках цвета карри.

Новые листья сочились из прутьев оград.

Воздух был густ от семян, словно сладкий кисель.

* * *

В рощице верховая тропа слилась с дорогой, изрытой словно лунными кратерами. Деревья сплетались над головой, так что от неба были видны только узелки и петли. Здесь было темно и прохладно, и я подумал, что стоило захватить куртку. Дорога прошла по лощине, свернула, и я вышел к домику из закопченного кирпича и кривых балок, под соломенной крышей. Под стрехами сновали стрижи. «ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ», гласило объявление на дощатых воротах, где обычно бывает имя владельца. Новорожденные цветы в саду были как лакричное ассорти — голубые, розовые и желтые. Кажется, я услышал звук ножниц. Кажется, я услышал в их щелканье зачатки стихов. Я встал и прислушался — так голодная малиновка ищет червей на слух. Всего на минутку.

Или на две, или на три.

* * *

Собаки неслись на меня, как пушечные ядра.

Я отскочил назад, через тропу, и плюхнулся на задницу.

Ворота взвизгнули, но, хвала Господу, не открылись.

Два — нет, три — добермана пихались и таранили ворота, стоя на задних лапах и лая как безумные. Даже когда я встал, они были одного роста со мной. Надо было бежать, пока можно, но собаки были прямо-таки саблезубые, с оголтелыми от бешенства глазами, ветчинными языками, и у каждой — стальная цепь вокруг шеи. Внутри замшевых шкур, будто смазанных черным гуталином по бурому, прятались не только собачьи тела, но еще и нечто, которое хочет убивать.

Я боялся, но не мог оторвать взгляд от собак.

Тут меня больно ткнули в то место, где у человека невидимый снаружи хвостик:

— Ты что это дразнишь моих ребят?

Я молниеносно обернулся. У человека была корявая верхняя губа, а волосы — цвета сажи с белой прядью, словно он зачесал в волосы птичьего дерьма. В руке он держал трость, такую толстую, что она проломила бы и череп.

— Да, дразнишь моих ребят!

Я сглотнул. На верховой тропе царят иные законы, не такие, как на главных дорогах.

— Я такого не терплю.

Он кинул взгляд на доберманов.

— Заткнитесь!

Собаки замолчали и перестали наскакивать на ворота.

— А ты, видать, смелый больно, дразнишь моих ребят через забор!

— Они… очень славные собачки.

— Ах вот как? Да я только кивну, и они из тебя фарш сделают. Тогда небось уже не будешь называть их славными собачками?

— Надо полагать, что нет.

— Надо полагать, что нет. Ты из этих навороченных новых домов, а?

Я кивнул.

— Я так и знал. Местные больше уважают моих ребят, чем всякие там городские. Вы сюда претесь, шатаетесь кругом, оставляете ворота открытыми, ставите свои игрушечные дворцы на земле, где мы работали спокон веку! Аж блевать тянет. Только посмотреть на тебя.

— Я не хотел сделать ничего плохого. Честно.

Он покрутил палкой в воздухе.

— Давай вали отсюда.

Я пошел прочь — быстро, и оглянулся через плечо только один раз.

Человек пристально смотрел мне вслед.

«Быстрее, — предостерег Нерожденный Близнец. — Бегом!»

Я замер, глядя, как человек открывает ворота. Он помахал мне рукой — почти дружелюбно.

— ВЗЯТЬ ЕГО, РЕБЯТА!

Три черных добермана понеслись прямо на меня.

Я помчался со всех ног, но знал, что тринадцатилетнему мальчику не убежать от трех оскалившихся доберманов. Ноги пробарабанили по дерну, я перелетел через копну, удар об землю вышиб из меня дух, и где-то сбоку мелькнул бархатный круп в прыжке. Я завизжал, как девчонка, и сжался в комок в ожидании клыков, которые вопьются мне в бок и в лодыжки и будут терзать и рвать и мусолить, мотая головой, и оторвут мне яйца и побегут прочь с моими яйцами в зубах, и печенкой, и почками, и сердцем.

* * *

Где-то очень близко закуковала кукушка. Но ведь уже прошло не меньше минуты?

Я открыл глаза и поднял голову.

Ни собак, ни хозяина не видно.

Нездешняя бабочка веером раскрывала и захлопывала крылья в паре дюймов от меня. Я осторожно встал.

Придется в ближайшие дни ходить с роскошными синяками, и пульс был до сих пор неровный и частил. В остальном я был в полном порядке.

В порядке, но чувствовал себя отравленным. Хозяин собак презирает меня за то, что я не здешний. Он презирает меня за то, что я живу на Кингфишер-Медоуз. С таким презрением не поспоришь. Как не поспоришь с обозленными доберманами.

Я пошел дальше по верховой тропе, вон из рощи.

Паутинки в опалах росы звон-лопались у меня на лице.

* * *

Большое поле было полно настороженных овец и новеньких, свеженьких ягнят. Ягнята приближались ко мне, скача, как Тигра в мультике, и толкая друг друга. Их блеяние звучало как гудок маленькой паршивой машинки «Фиат Нодди» — при виде меня они испытывали дебильную радость. Яд, оставленный доберманами и их хозяином, стал мало-помалу рассасываться. Одна-две овцы-матери начали подбираться ко мне. Они мне не очень-то доверяли. Овцам повезло, что они не знают, почему фермер о них заботится. (Людям тоже надо очень осторожно относиться к чужой беспричинной доброте. Доброта не бывает беспричинной, а причина обычно весьма неприятна.)

В общем, я уже был на середине поля, когда заметил трех ребят на старой железнодорожной насыпи. Они сидели на Пустом бревне, которое лежит у кирпичного мостика. Они меня уже увидели, и если бы я изменил курс, они поняли бы, что я струсил и избегаю их. Так что я двинулся прямо к ним. Я жевал пластинку «Джуси-фрут», найденную в кармане. Время от времени я сбивал по пути головку цветущего чертополоха, чтобы казаться круче.