Миры Стругацких. Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Игорь Минаков

— Я был против твоей отправки с этим заданием. Я сказал Советнику, что втягивать в нашу авантюру ни в чем не повинного человека — безнравственно.

— Спасибо, брат. Я догадываюсь, что он тебе на это ответил. Например, что я — не ни в чем не повинный человек, а государственный преступник. В любом случае хлопоты твои были напрасны. Думаю, что мне необходимо попасть в эту вашу Крепость. Хочу разобраться, какую кашу вы там заварили.

— Ты рискуешь, Валерий, демонстрируя Советнику свое негативное отношение к проекту.

— Пока я его союзник — нет.

— И долго ты собираешься оставаться его союзником?

— Я перестану им быть, как только придумаю, как разрушить Крепость — в прямом или переносном смысле. Ты мне лучше вот что скажи: как Советнику удалось внушить всем вам, я имея в виду правительство, что затраты, которые, как я понимаю, чудовищны, на строительство Крепости, на содержание ее, да еще и на невесть откуда взявшееся оборудование, оправданны? Неужели при помощи этого дурацкого фильма с идиотами?

— Он пообещал власть — неограниченную власть, — хмуро ответил Бруно.

— Но доказательства?

— Ему не очень-то нужны доказательства. Он имеет влияние!

— Господи, Бруно, я тебя не узнаю. Влияние-то нужно чем-то подкреплять — деньгами, авторитетом. У него же, как я понимаю, ничего за душой, кроме идеи, от которой попахивает дешевым фантастическим романом. Тоже мне, «продавец воздуха», он же «властелин мира».

— Ему ничем не нужно подкреплять. Он просто имеет влияние на любого человека, с которым вступает в общение. Я не знаю, в чем тут дело, но даже начальник контрразведки, человек безжалостный, и тот едва ли не молится на него. За глаза Советника у нас называют «Человеком без тени».

— На меня же он не имеет влияния? — горячился я.

— Ты уверен? Ведь даже ты находишься у него на службе!

— У меня свои цели.

— Он умеет использовать любые цели в своих интересах.

Мы опять замолчали надолго. Говорить было не о чем, и это страшно тяготило обоих. Наконец Бруно, не выдержав, спросил:

Ты не держишь на меня обиды?

— О чем ты?

— Ну, может быть, из-за того, что я служу им.

— Это твой выбор. Я теперь им тоже служу, но моя служба им дорого обойдется, мне только горько, что ты ввязался в эту авантюру.

— Несмотря на свое презрение к ним, ты отправляешься выполнять это задание.

— Не будем больше возвращаться к этой теме. Ты знаешь мое мнение. А вот я твое участие в этом деле представляю весьма туманно.

— Ты же сам сказал: «не будем». Но что-то мы все время говорим не о том.

— А о чем нам еще говорить?

— Мы — братья, неужели нам нечего сказать друг другу…

— Боюсь, что нечего. Впрочем, обязательно зайди к Хельге, поведай ей что-нибудь утешительное. Придумай, что сказать.

— Я слышал, у вас неладно последнее время?

— Давай поговорим об этом, если тебе действительно интересно… — Я осекся, потому что в глазах Бруно мне почудилась тоска, та, что называется смертной.

— Да, неладно, — сказал я, смягчив тон. — Ты же знаешь, мы женаты более трех лет, а детей у нас нет. Я за работой не замечаю этой пустоты, а каково Хельге? Вон как она возится с твоим сыном. Смотреть больно. А дома потом ходит как в воду опущенная…

Я вдруг вспомнил, словно увидел, какое-то далекое, довоенное утро. Пикник. Роскошный «шевроле», только что купленный Бруно, с никелированной челюстью радиатора, красными лаковыми боками и откидным кожаным верхом, приткнулся к дереву, забытый. Неподалеку, под обрывом, плещет солнечными бликами река. Мы с Бруно в легкомысленных соломенных шляпах, без пиджаков, в одних рубашках, летних брюках и босиком, деловито разбираем рыболовную снасть. Горничные расстилают одеяла и скатерть прямо на траве, еще сыроватой от росы, расставляют снедь. Дамы в воздушных туалетах — Брунова Эльза, изысканная, но милая, из старинного дворянского рода, женитьбой на которой и обязан был старший Кимон своему возвышению, и Хельга, почти девчонка, — о чем-то беседуют, вертя прозрачные шелковые зонтики в праздных руках. Совершенно невоспитанный Кимон-самый младший гоняет по пестрому от цветов лугу резиновый мяч, и мать смотрит на него сердито, изредка одергивая короткими французскими фразами, а тетя Хельга — умиленно и слегка печально.

Когда это было? Сто лет назад? Вчера? И было ли? И сможет ли повториться?

— Прости, Валерий, я не знал. Я могу чем-то помочь? Есть же врачи, которые этим занимаются. — Виноватый голос Бруно вернул меня к действительности.

— Спасибо, Бруно. Мы займемся этим… когда я вернусь.

«Если вернусь, — подумал я, — и если Крепость перестанет существовать. Не стоит заводить детей в мире, где править бал будет господин Советник».

— Я хочу тебя предупредить, Бруно, — сказал я вслух. — Весь этот департамент с его бредовыми проектами однажды рухнет, но погребет он под своими обломками только таких, как ты. Советников же, «имеющих влияние», не судят, их привлекают на службу. Люди без тени нужны любой власти. Министров же, в лучшем случае, отправляют в отставку.

— Я приму это к сведению, — отозвался Бруно так кротко, что я подумал с ужасом: «Зачем же я его мучаю? Он ведь просто жертва. Раб своих заблуждений. Да и при чем тут это, он же мой брат».

Старший брат, который меня любит. В гимназии меня, довольно-таки тщедушного подростка, никто не смел обижать, потому что Бруно занимался боксом. Да и потом, в молодости, на студенческих пирушках, когда споры о политике нередко перерастали в потасовки, я чувствовал за спиной надежное прикрытие брата. Как все изменилось! Пожалуй, впервые в своей жизни я ощутил за собой пустоту, пустоту одиночества, когда все серьезные решения придется принимать самому — и драться тоже самому.

В приемной их ожидал человек, которого они уже не чаяли увидеть. В кресле для посетителей, седой, с некогда полными, а теперь обвисшими щеками, морщинистой шеей рептилии и тяжелым внимательным взглядом из-под набухших болезненной синевой век, сидел согбенный пережиток позорной эпохи — господин Советник. Завидев вошедших, он только вяло дернул старческой рукой, не то приветствуя, не то отмахиваясь, и сказал голосом тихим, как шорох гонимого ветром сухого листа:

— Заставляете себя ждать, господа мутанты. Я проделал нелегкий путь, а в моем возрасте путешествия противопоказаны. И если я здесь, это означает, что приехал я не по пустячному делу.

— Если вы, господин Советник, опять приехали, чтобы клянчить сыворотку, то знайте, мое решение неизменно, — сказал Голем, усаживаясь в кресло напротив.

Зурзмансор подошел к окну и остался возле него, глядя на то, как вываливается веселая толпа из широких дверей Лечебного корпуса.