Амандина - Марлена де Блази

— Ты хочешь, чтобы я пожалела ее?

— Жалость, нет. Я бы подумала о доброте. Она не шепелявая беженка, как вы и другие думают, но маленькая девочка, которую затруднительное положение заставило вести себя как взрослая женщина.

— Многие из нас обошлись без роскоши детства.

Прошла неделя с того вечера, как Амандина сбежала из дортуара от мучений монастырских девочек. Соланж попросила себе место монастырской сестры по уборке помещений в школе. К этому назначению Паула отнеслась с предубеждением, хоть и неоднократно отрицала. Отказав еще в одной просьбе, Паула заявила, что Соланж просто ищет себе место среди сестер, потому что презрение девочек из монастыря к Амандине оскорбило ее и она вообразила, что Амандина из-за этого предпочитает эмоциональное уединение. Через несколько минут разговора и другие «камни стали падать» на Соланж. Именно они, монастырские ученицы, с молчаливого одобрения Паулы и многих сестер-учительниц — отвергали Амандину. Пусть она исчезнет.

Рывком открыв дверь в кабинет Паулы, Соланж едва могла говорить от ярости. Она задыхалась и говорила шепотом.

— Вы так охотно ее преследуете, святая мать?

— Как ты это назвала? Преследование? Странно.

— А как вы это называете, святая мать? Неужели вы верите, что никто не знает, что и вы, и ученицы травмируете ее?

— Жизнь ее травмирует. Я только решила не участвовать в ней, но ты и все остальные бегают вокруг девчонки и пытаются защитить от неприятностей. Да, это так, я выбрала для себя неучастие. Все вы приглаживаете истину, пытаясь сделать из нее героиню легенды в кружевном платье и с абсурдной маленькой сумочкой, которую она носит на запястье.

— О, она действительно героиня, матушка. Она столкнулась с монстрами и демонами, и она пережила это. Она храбрее любой из нас, она боролась с троллями, переплыла моря и до сих пор улыбается, делая реверансы, хотя дрожит. Как вы можете не заботиться о ней?

— Я ни о ком не забочусь.

Паула отвела взгляд от Соланж, опустила глаза вниз, постучала пальцами по ладони. Не глядя на Соланж, сказала:

— Неважно, что я думаю. Это правда, я ни о ком не забочусь. Я выполняю свой долг. И это лучше, чем забота.

Паула поднялась, подошла к окну за своим письменным столом, оперлась лбом о стекло.

— Оставь меня в покое со своей девчонкой. Как я давно тебе говорила, это вопрос ее рождения.

— Если бы вы просто оставались равнодушной! Правда в том, что вы выступаете против нее. Оставьте свои ужимки, святая мать, пусть Амандина имеет возможность сама выбирать путь. Это все, о чем я прошу вас.

Паула отвернулась от окна, снова поглядела в лицо Соланж.

— Боюсь, ты хочешь слишком многого.

Соланж взбежала по лестнице к своим комнатам, рванула дверь так, что она отлетела к противоположной стене, бросила ее открытой. Подошла к столу, взяла лист бумаги из тех, что остались в коробке с фиалками по углам. Села, стала писать.

Ваше Высокопреосвященство,

срочная надобность в Вашей консультации относительно здоровья и благополучия Амандины позволяет мне просить Вашей аудиенции. По соображениям конфиденциальности прошу провести эту встречу в курии.

Преданная Вам Соланж.

Соланж сложила письмо, спросила Марию-Альберту, что ей нужно в деревне, поскольку она идет туда на почту. Шесть катушек черных ниток № 12, четыре метра фланели для ремонта простыней. Эластичные чулки для Паулы. Взяв поручения, она пошла в парк, уселась на скамейку, на которой они с Амандиной сидели, наблюдая за игрой детей. Достала письмо к епископу из сумки, развернула, долго рассматривала свой мелкий почерк на конверте. Положила назад в сумку, спрашивая себя, должна ли она отправить его. Она отклонила голову назад, закрыла глаза, позволяя свежему ветру обвевать ее лицо и шею. Девушка чувствовала, что один светлый завиток ее волос не убран, вытащила его из-под платка, попыталась спрятать назад и осталась в полусне, пока колокола Святой Одиллии не пробили шесть. Она быстро пробежала к почтовому ящику, перекрестилась и бросила письмо в щель. «Аминь».

Когда Соланж спешила через деревню по дороге обратно в монастырь, ее глаза поймали отражение какой-то женщины в витрине магазина. Кто это может быть? Она следует за мной близко, как тень. Темные круги под печальными глазами, глубокие складки вокруг рта, плотная талия, грудь немолодой женщины, неряшливое платье, громоздкие старые ботинки, обе косы спрятаны под платок. Она отвернулась, закрыла глаза и неловкой походкой, как слепая, ускользнула в тень от нелепого призрака. Запыхавшись, с лицом в слезах и в поту, она двигалась медленно. Отразившись в следующей витрине, она смотрела прямо перед собой, пока не кончились силы. Женщины оборачивались на нее с презрением и раздражением. Соланж плакала в голос и не чувствовала холода, шнурок на одном ботинке развязался и хлопал по ноге, но она бежала по белой меловой дороге к монастырю, внесла свои пакеты в вестибюль часовни, проскользнула боком в полуоткрытую дверь, преклонила колени, благословясь, поспешила к скамье, тяжело упала на колени на деревянную подставку. «Господи, помоги мне». Вечерня началась. Все женское общество, как один человек, повернулось смотреть на нее. «Господи, поспеши мне на помощь», — молилась она. И как это бывает в литургии, голоса слились в простой молитве. Соланж шептала эту фразу снова и снова, ее тело едва покачивалось в такт. «Господи, помоги мне поскорее».

Когда закончилась вечерня, сестры Жозефина и Мария-Альберта, чьи места были по сторонам от Соланж на скамейке, склонились к ней и озабоченно зашептали:

— Соланж, какая ты бледная.

— У тебя лихорадка, Соланж? Что с тобой?

Скамейки опустели, и сестры пошли по двое из часовни к трапезной. Соланж глубоко дышала, разглаживая платье и улыбаясь Жозефине и Марии-Альберте.

— Я в порядке. Я только поздно вернулась из деревни. Я бежала вверх по склону. Просто немного устала, вот и все.

Жозефина умоляла ее:

— Почему тебе не пойти в ваши комнаты, а я объясню Пауле, скажу ей, что тебе нехорошо. Я пришлю тебе ужин. Я сама приготовлю поднос…

— Нет, нет. Будет лучше, если я приду. Я уже пришла в себя. Кроме того, я сегодня не видела Амандину, и мне бы хотелось встретиться с ней хоть ненадолго.

Тихонько посмеялись втроем, подали друг другу руки и вошли в дом. Заметили, что Паула молча стояла в стороне от алтаря.

Когда все сели в трапезной, Паула, а не одна из сестер, встала, чтобы произнести благодарственную молитву. Закончив молитву, она не села, не пожелала с улыбкой женской общине и воспитанницам «приятного аппетита, дети мои», как это принято после благодарственной молитвы. Скрестив руки и засунув их в рукава, она тихо стояла, разглядывая красивую теплую комнату, полную запахов хорошего ужина.