Ричард Длинные Руки - эрбпринц - Гай Юлий Орловский

Она сказала с негодованием:

— Библиотеки я не жгу!.. А Персеполис… гм… что-то помню, но это, как мне кажется, было так давно? И вроде бы не совсем библиотека?

— У женщин короткая память, — согласился я. — Да и зачем вам долгая? От нее морщины. Бабетта, хотя ты приносишь бури, но я тебе все равно рад. И все еще не готов удавить.

Она сделала большие глаза.

— Почему?

— Красивая ты, — сказал я искренне.

Она бросилась мне на шею.

— Ой, Рич! Никто не говорил мне таких комплиментов.

Я отстранился, спросил с недоверием:

— Быть такого не может.

— Правда, — заверила она. — Начинают заворачивать такие сложные конструкции, что и сами в них запутываются, а у меня раздирает рот зевота…

— …шире Мексиканского залива, — сказал я автоматически. — Да это я так, мысли вслух. Умные, значит.

— Умные умеют выражать мысли просто, — возразила она. — Вот как ты. «Красивая»!.. И ничего лишнего. Рич, ты просто необыкновенный! Какой комплимент, подумать только…

— А это комплимент мне? — спросил я. — Женщин нельзя обезоружить комплиментом, мужчин — да. В этом разница… Но я ее знаю!

Она возразила:

— Умной женщине комплименты служат для оценки мужчин, глупой — для самооценки! Потому уже по стилю твоих комплиментов ты выше всех мужчин.

Комплимент, подумал я, обязательная ложь и почти всегда обязывающая, вон как улыбается, играет глазками и голым плечиком, намекая на сползающую лямку платья, это у нее коронный номер.

— Погоди-погоди, — сказал я и выставил руку, не давая ей снова броситься мне на шею, а то, чувствую, еще раз прижмется горячей грудью и этим вот отзывчивым телом, моя стальная несокрушимость станет мягче воска на жарком солнце. — Пойдем в шатер, там тебя покормим… ты еще есть не разучилась?.. а потом признаешься, с какой целью, почему, кто послал, какие пароли, отзывы, явки, спецзадание, контакты с местной агентурой, особые задания…

Она слушала с улыбкой, но во взгляде — напряженное внимание, сказала с одобрением:

— Раньше не замечала, что ты и в этих делах знаешь… много.

— Так и ты приоткрывала раньше только сиськи, — напомнил я, — но не секреты императорской Тайной Службы.

Она улыбнулась.

— А если откроюсь еще больше?

— Откроюсь и я, — пообещал я. — Или думаешь, я вот так все сейчас и выложил?

— Мужчины так и поступают, — сообщила она. — У этих петухов ничто не держится. А вот ты — орел!

— Что деревья клюет, — согласился я. — Понял, понял, не разжевывай. Бабетта, грустно признаваться, но, чем выше я поднимаюсь, тем недоверчивее становлюсь.

Ее улыбка чуть померкла, в глазах проступило сочувствие.

— Рич, это у всех. Только у других растягивается на всю жизнь и заметно не так остро. Ты же изменился быстро и… очень сильно.

— Серьезно? — спросил я. — Ну-ну, давай говори!

— Что?

— Обожаю, когда говорят обо мне и хвалят, хвалят… ты же будешь хвалить?

Она сдержанно улыбнулась.

— Конечно, тебя попробуй не похвали! В этом ты все тот же, а так, в целом, изменился. Это не просто заметно… даже бросается в глаза! Но в какую сторону?

— Помудрел, — объяснил я обстоятельно, — стал красивше… Я же стал? А вот так, если в профиль?.. Ну вот, видишь! Я всегда был совершенством, пусть и недоделанным, но сейчас пообтесался еще больше и почти сверкаю самобытными и редкими талантами.

Она засмеялась.

— Ты и раньше сверкал!

— Раньше, — объяснил я, — они были полускрыты, я же скромный, а теперь вот я как бы весь нараспашку, как дурак какой.

Она улыбалась, понимая и принимая мое нежелание говорить серьезно. Я распахнул полог в свой шатер, его добросовестно установили и здесь точно на самом высоком и видном месте.

Бабетта переступила порожек, сказала, что у меня все очень мило, никогда не пойму, что женщины вкладывают в это понятие, потому что мило у них может быть все, от букета цветов на столе до крокодила возле кровати.

Усадив ее за стол, я постарался блеснуть, создавая лакомства праздничного ужина. Бабетта смотрела с восторгом, и я верил, что восторг неподдельный, даже у императора может быть только лучшее из того, что бегает, летает и плавает, но не больше. Даже простейшее мороженое его повара вряд ли умеют делать, а все эти деликатесы с морского дна, так и вовсе…

В шатер заглянул часовой, им кланяться не положено, сказал ровным голосом:

— Ваше высочество, военачальники собрались.

— У Меганвэйла? — спросил я.

— Да, как вы и велели.

— Сейчас иду, — ответил я, он исчез, я повернулся к Бабетте: — Извини, ужинай пока одна. Я вернусь к десерту.

Она сделала большие глаза.

— Пусть подождут!

— Неприлично, — пояснил я.

— Но ты же принц!

— Да будь хоть сверхимператор, — ответил я, — у нас боевое братство, милая! Вам, тиранам и деспотам, не понять. Как не понять и того, почему мы победим.

Я чмокнул ее в щеку и вышел.

Издали увидел красочную толпу лордов вокруг шатра Меганвэйла, оттуда пулей выметнулся Бобик, исчез на мгновение, а через секунду уже мчится обратно с булавой в зубах. Понятно, военачальники развлекаются, кто дальше забросит булаву, а счастливый Бобик тут же приносит ее обратно и тычет в руки, умоляя зашвырнуть еще дальше: собаки обожают служить и счастливы, когда их хвалят.

Заприметив меня, подъезжающего солидно и неспешно, развернулись ко мне лицом. Я показал кулак, запрещая преклонять колени, торопливо спрыгнул и пошел обнимать и прижимать к груди, чувствуя, что в самом деле соскучился.

Впереди осанистый Хродульф, самый богатый магнат Варт Генца, рядом с ним Хенгест Еафор, гигант с лошадиным лицом, чуть победнее Хродульфа, земель тоже меньше, да и родни такой огромной и разветвленной, как у Хродульфа, тоже не имеется, а вот третий из верховных лордов, Леофриг, по праву гордится самой крупной, мощной и закаленной в боях дружиной, которую вместе с ним водят его два старших сына.

Четвертый, Меревальд, что больше похож на купца, чем на воинственного лорда, в отдаленном родстве с одним из древних великих королей, но, конечно, верховным лордом стал за богатства, которые скопил умом и хитростью.

Я обнял всех поочередно, всем сказал добрые слова, следом подошли Геллермин и Шварцкопф, я обнял их и упрекнул, что прячутся за спинами, а они же сыграли едва ли не самую решающую роль в битвах, когда чаша весов уже клонилась на сторону противника.