Роман века - Иоанна Хмелевская

– Вы чувствуете, что говорите вещи, требующие объяснения?

– Не совсем. Видите ли, дело в том, что я сильно задумалась, кроме всего прочего, и о потере разных вещей. Кажется у меня все перемешалось…

– Ну, хорошо, а какое отношение к этому имеет замороженная душа?

Я смирилась с тем, что не смогу выпутаться. Он задавал вопросы так, что они требовали ответов, а из меня вырывалось совсем не то, что я хотела. Я сдалась.

– Отдайте мне эту тряпку, – сказала я вынув из его руки косынку Басеньки. – Чтобы вы потом не говорили, что вас держало что-то материальное. Если бы я захотела понятно и по мере возможностей дипломатично объяснить вам в чем дело, мне пришлось бы говорить целый час. А я готова поклясться, что у вас нет времени!

– А если попробовать недипломатично?..

Непостижимым для меня образом, на дальнейшую прогулку мы отправились вместе.

– Я удивлена, что вам понадобилось объяснение того бреда, который из меня вырвался, – с неприятным осадком на душе сказала я. – Не все ли вам равно?

– Нет. Когда мне говорят странный бред… Извините, я не хотел быть невежливым, но вы сами это так определили… то я должен узнать причины и цель. Я люблю понимать происходящие вокруг меня события.

– Очень обременительное увлечение. У вас много времени.

– Наоборот, у меня мало времени.

– В таком случае, что вы делаете в этом скверике?

– Пытаюсь добиться от вас объяснения редкой реакции на получение потерянного предмета.

Меня разозлило это упрямство.

– Это была реакция не на предмет, а на вас, – раздраженно заметила я. – Вы думаете, что я не думаю, что вы знаете, как вы выглядите?!.

Как и ожидалось, я сдурела окончательно и выложила ему все, что старательно пыталась сохранить в себе. Претензий, неизвестно к нему или к судьбе, я даже не скрывала.

– Ну, хорошо, – согласился он. – Допустим, что вы правы, хотя, по моему мнению, вы сильно преувеличиваете. Но я не понимаю, в чем мешает моя внешность.

– В приставании к вам, – объяснила я. – Я не могу приставать к человеку, у которого по горло цепляющихся к нему женщин. Для меня вы неописуемо привлекательны совсем в другом смысле.

От этого другого смысла я полностью обалдела, потому что осознала, что не могу высказать ему ни своих взглядов, ни причин, по которым такой человек как он для меня бесценен. Моя страсть к сенсациям, загадкам и тайнам должна была остаться необоснованной, как же ему объяснить, что я про все это пишу, если я ничего не пишу, я Басенька, я грызусь с мужем и делаю узоры для тканей! Сбить его с темы было очень трудно, в довершение ко всему он нравился мне все больше, а мне казалось, что я ему нравлюсь все меньше, и себе нравлюсь все меньше, и вообще я попала в такую умственную трясину, вытащить меня из которой не мог ни один человек.

– Из того, что вы сказали следует, что вы любите таинственные события, – сказал он таким тоном, в котором едва чувствовалось неодобрение. Меня удивило то, что из того, что я говорю, для него вообще что-то следует.

– Люблю, – согласилась я. – А вы нет?

– Нет. Не вижу в них ничего привлекательного. Обычно они бывают очень мучительными.

– Возможно, но страдать я тоже люблю. К счастью складывается так, что на протяжении всей жизни меня встречают сенсационные идиотизмы, невыносимые для нормальных людей. Это случается настолько часто, что слишком долгое спокойствие всегда кажется мне подозрительным.

– И вам еще мало? Вы надеетесь на большее?

– Конечно! Развлечений всегда не хватает, а спокойная жизнь отнимает у меня трезвый ум и хорошее настроение.

– Вы не похожи на человека которому не хватает трезвого ума и хорошего настроения…

– Откуда вы знаете, на кого я похожа, если смотрите на меня в темноте?

– А откуда вы знаете, как я выгляжу? Кроме того достаточно перекинуться с вами несколькими словами, чтобы узнать некоторые ваши особенности, даже в полнейшей темноте. Люди настолько переполненные жизнью как вы, встречаются очень редко.

– Вы говорите об этом так, будто считаете громадным недостатком, – критически заметила. – Активность характера всегда казалась мне достоинством.

– Мне тоже. Возможно вы почувствовали в моем тоне некоторое неодобрение, потому что, говоря об этом, я одновременно думал о способах расходования подобной энергии и активности. Способах, которые могут привести к довольно плачевным результатам…

Мне показалось, что в царящий во мне хаос вторгся спасительный луч света. Боже мой, о чем он говорит?! Что он имеет ввиду?! Может он знает про аферу Мачеяков?!.

Я вдруг утвердилась в дурацком убеждении, что он знает, что я не Басенька, знает тайну всего предприятия и дает мне это понять. Он имеет что-то общее со всем этим, хотя известно, кто он, то есть не известно кто он, то есть не известно, что он здесь делает, то есть известно, что он здесь делает…

Я окончательно запуталась в собственных впечатлениях и в том, что известно, а что неизвестно. Кто он вообще такой, кто? Должен же он быть кем-то…

– Кто вы, собственно, такой? – спросила я, прежде чем успела себя удержать. – Случайно не журналист?

– Да, – очень спокойно ответил он. – Я журналист.

Искусство мышления временно стало абсолютно для меня недоступным. Меня несло нечто такое, чем, насколько я понимала, следовало управлять, но я была не в состоянии.

– И кто еще?

Он некоторое время молчал.

– Кто еще? Например, рыбак.

– Извините, кто?..

– Рыбак.

– Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что любой нормальный человек спросил бы, какого черта он должен быть кем-то еще. Он отвечает так, будто это естественно…

– Какой рыбак? – неуверенно спросила я. – Который стоит над Вислой и мочит в воде удочку?

– Это рыболов. Обычный рыбак, такой, который плывет на промысел и ловит рыбу в море.

– У вас очень разные профессии… Может, вы кто-то еще?

– Возможно. У меня очень разнообразные интересы. Особенно сильно меня интересуют последствия необдуманных и непредсказуемых действий, происходящих от избытка неконтролируемой энергии.

– И вы стараетесь противодействовать им?

– Стараюсь, как могу.

– Тогда у вас очень много работы…

– Да, не жалуюсь.

Что-то страшное толкало меня дальше.

– И по воле обстоятельств вам приходиться вмешиваться в разные дурацкие истории, – осторожно продолжила я. – Наверняка, сенсационные и таинственные? И вам это все бесконечно надоело и вы предпочли бы полный покой?

– Вы очень неплохо это определили. Может слегка упрощенно, но довольно точно.