Эверест - Тим Скоренко

Следующие несколько дней я продолжал работать с кислородными аппаратами. Неожиданное применение нашлось и опустевшим, непригодным к использованию баллонам: мы подарили их настоятелю монастыря Ронгбук, где останавливались в последний раз перед базовым лагерем. Монахи сделали из них отличные колокола. Я представляю, как много лет спустя очередной искатель приключений остановится в Ронгбуке и увидит эти колокола – не сомневаюсь в том, что удивлению его не будет предела.

За день до прибытия в монастырь случилось еще одно приключение – во время привала пони наступил на мой посох и сломал его пополам. Времени чинить не было, потому что Мэллори принес мне целую коробку металлических грунтозацепов и поручил закреплять их на подошвах ботинок, причем не только моих, но и его. По ходу дела я задал Мэллори вопрос, который беспокоил меня на протяжении всего похода: почему экспедиция, в состав которой входят опытнейшие альпинисты, уже поднимавшиеся на подобные высоты, так плохо подготовлена? Почему нельзя было взять с собой специальные ботинки, а не тратить день на изготовление их на месте? Почему закупленное оборудование столь ненадежно? Ведь на подготовку у нас были месяцы! Мэллори улыбнулся и ответил: «Все было продумано, Сэнди. У тебя были сомнения в нашей подготовке, когда мы обсуждали путешествие в Англии?» «Нет», – ответил я. «И у меня не было. Но приближается гора – а когда она приближается, это чувствует даже неживая материя». Нельзя сказать, что меня полностью удовлетворил этот ответ, но иного у меня не было.

К моменту выхода из монастыря по направлению к базовому лагерю в идеальном состоянии, готовыми к эксплуатации, были десять комплектов кислородных баллонов – шесть на рамах новой конструкции и четыре на рамах старой. Три дня подряд (сперва в монастыре, затем в лагере) я пытался починить фотокамеру Битэма, которую он уронил, слава богу, не повредив при этом объективы, но нарушив систему фокусировки. У меня все получилось, Битэм был очень благодарен.

29 апреля 1924 года, чуть больше месяца назад, мы достигли базового лагеря и начали готовиться к собственно восхождению. Базовый лагерь располагался на высоте порядка 17 700 футов, всего в часе ходьбы от монастыря. Часть шерпов уже достигла лагеря и разбивала палатки, в то время как мы еще беседовали через переводчика с настоятелем. Экспедиция производила впечатление – суммарно у нас было более ста пятидесяти носильщиков на двенадцать англичан-альпинистов. В базовом лагере все должно быть готово к спуску, если таковой состоится, от медицинского пункта до станции по ремонту оборудования. По крайней мере так говорил Мэллори. Надо сказать, что, несмотря на номинальное командование Нортона, все, конечно, слушали исключительно Джорджа. Точно так же, как в отношении технической составляющей, обращались ко мне, а не к официально назначенному ответственным за нее Оделлу.

Второй лагерь мы разбили на высоте 19 700 футов, третий – на 21 000. Этот, последний, планировался в качестве высотного базового: здесь должна была остаться группа шерпов и несколько англичан из экспедиции. Так вышло, что Битэм, который изначально хотел идти выше, вынужденно стал одним из остающихся в лагере III из-за плохого самочувствия. Внизу он был еще неплох, но на 21 000 футов симптомы дизентерии проявились в полной мере, и Битэм остался отлеживаться под присмотром доктора Хингстона, экспедиционного врача, тоже обязанного ждать альпинистов в третьем лагере. Хингстон был, в принципе, уже доволен путешествием, поскольку, будучи натуралистом, собрал гигантскую коллекцию образцов различных растений, насекомых, птиц, большую часть которых оставил в нижнем базовом лагере. Здесь же, на высоте третьего лагеря, он обнаружил колонию каких-то черных пауков, которые показались ему уникальными из-за высоты обитания. Он фотографировал их, зарисовывал, поймал парочку в банку для образцов и грезил о сенсационном открытии и новом виде, названном в его честь. Вершина его не слишком интересовала.

Практически все носильщики были задействованы в подъеме оборудования из базового лагеря в третий, и к концу первой недели мая все приготовления были завершены. Мы обосновались в третьем лагере на безумной высоте и были готовы к штурму вершины. Все эти дни я продолжал мучиться с кислородными баллонами, перепаивая трубки подачи. Я не буду акцентировать внимание на этом аспекте своей деятельности, замечу лишь, что на ремонт оборудования уходило не менее двух третей светового дня.

Но 8 мая началась снежная буря. Не то чтобы был сильный ветер, но температура упала до 8 градусов по Фаренгейту, а снег шел до того густой, что невозможно было разглядеть даже палатку, стоящую в нескольких футах. В таких условиях подъем был невозможен, и мы решили воспользоваться бурей, чтобы спуститься в монастырь и еще немного отдохнуть в комфортных условиях. К этому моменту я уже сумел оборудовать все комплекты кислородного оборудования вполне рабочими клапанами, поэтому в монастырь вернулся с чистой совестью. За высотными лагерями остались следить непальцы.

Я никогда не забуду 13 мая – в тот день я принял восхитительную горячую ванну, не подозревая, что она станет последней в моей жизни. Когда я сидел в испаряющейся воде, раздался стук в дверь, а затем вошел Джордж. Он сел рядом, и я протянул ему мокрую руку. Он взял ее, провел пальцем по тыльной стороне моей ладони, а затем спросил: «Ты понимаешь, на что идешь, Сэнди?» «Да», – ответил я. Он подумал некоторое время, а затем сказал: «Тогда я попрошу тебя об одной вещи». Он замолчал, а я ничего не ответил, ожидая начала рассказа. «Ты знаешь, что у меня есть фотография жены, которую я обещал оставить на вершине, если доберусь туда». Я кивнул. «Она будет у меня во внутреннем кармане куртки, в стальной рамке, в стекле. Я хочу, чтобы ты взял ее с моего тела, если я не дойду, и добрался до вершины вместо меня, и оставил этот снимок там. Я могу попросить об этом только тебя одного, потому что я верю, что ты – единственный человек, кроме меня, способный добраться до самого верха». «Да, – промямлил я, – да, Джордж, но… почему? У меня нет опыта, я многого не умею, почему не Нортон, не Оделл?» «Потому что, – сказал Мэллори, – ты и я – это один человек». Потом он встал и ушел, и я не стал окликать его.

На следующий день Джон Ноэль попросил меня сконструировать ему держатель для фотокамеры, который позволит снимать одной рукой. Я без проблем сделал это, потратив, правда, море времени. Вечером того же дня настоятель собрал нас в небольшой комнатке и благословил, окурив благовониями и прочитав несколько молитв на своем странном языке. Потом я учил наших наемных поваров обращаться с модернизированным примусом – это было довольно трудно, поскольку тибетцы в жизни не имели никаких дел с техникой.

18 мая Мэллори, Нортон, Оделл и доктор Сомервелл отправились в третий лагерь, чтобы стартовать чуть раньше и разведать дальнейший маршрут, частично подготовив его к прохождению. Они дошли до высоты 22 700 футов и основали там лагерь IV. К этому времени в третий лагерь подтянулись все остальные, в том числе и тибетские носильщики. Джон Хазард почти сразу отправился с двенадцатью тибетцами в четвертый лагерь, но там ему стало плохо, и он спустился обратно. Несколько тибетцев ослабели настолько, что Сомервеллу, Нортону и Мэллори пришлось волочь их вниз на собственных спинах. В результате все вынуждены были спуститься в базовый лагерь.