Дочь моей жены - Ольга Волкова

— Ты что творишь? — возмутилась она, вырываясь. Кровать широкая, и мне достаточно места, чтобы усесться поверх ее ног, придавив своим весом. — Костя?! — теперь в голосе слышен страх. — Прекрати, слышишь?

— Твое стоп-слово, — задыхаясь, говорю грубо, и Вика замирает. Она, кажется, поняла, что теперь мы оба переступили черту, и я готов дать ей то, чего Вика желает больше всего — власти над ней и контроля.

— Зачем ты согласился на брак с моей матерью? — выпаливает вопрос, игнорируя мой. Возвращает в реальность.

— Ты хочешь знать зачем?

— Да, — выдыхает, прекращая сопротивляться, — да, я хочу понять, что, черт возьми происходит, — в словах столько боли. Я сел рядом, помогая ей подняться. Вика прячет глаза, а на щеках видны дорожки от слез. Тушь чуть размазалась, оживляя ее образ безупречности. И я удивляюсь насколько ей все равно, какой она предстала передо мной, Вика теперь неотрывно следит за тем, как я, протянув руку к ее лицу, стираю с щек краску.

— Если ты действительно ничего не понимаешь, то я вовсе, — на выдохе отвечаю, когда ощущаю под ладонью ее пульс на шее. Стукнув по моей руке, она вскакивает, на ходу поправляя на себе платье. Непослушные бретельки то и дело слетают вновь, и это злит Вознесенскую. Я стараюсь не сильно реагировать на ее выпад. Отчаявшись, Вика топает ножкой, затем убирает взлохмаченные волосы назад. Она оглянулась вокруг, замечая убранство в моей личной комнате, где прежде не было еще ни одной женщины… до нее. И теперь запах ее возбуждения пропитался в моей постели, от которого я буду сходить с ума. Страсть сменилась на недопонимание, и в глазах Вики преобладает любопытство. Я тайно восхищался ею, трахая грязно во снах. А наяву не могу переступить этот барьер, потому что постоянно что-то останавливает. Я буквально вижу свою комнату глазами Виктории, и почему-то смутился, представ перед девушкой в образе закоренелого холостяка, проживающего в своей личной темнице. Массивная деревянная кровать с балдахином, тяжелые велюровые шторы цветом крови, пару кресел и большой рабочий стол, на котором стоит ноутбук и лежит портфель с документами. Вика снова посмотрела на меня с нескрываемым интересом, будто выудила что-то новое для себя.

— Понравилось? — киваю, спрашивая у нее. Она лишь махнула головой, пряча ухмылку, которая так красит ее личико. Раскрасневшееся и притягивающее для поцелуев и ласк.

— Мне нужно домой, — говорит, но выходит немного неуверенно, будто сама с собой сопротивляется, желая остаться со мной и разделить эту холодную ночь. Пусть за окном лето, но в моей комнате всегда холодно, или так ощущаю сам я.

— Хорошо, — вздыхаю, затем встаю с постели, полностью недовольный собой. Хмыкнув, я быстро застегиваю рубашку, заправляя полы в брюки. Вика неотрывно наблюдает за мной, и снов в ее глазах рождается искорка, которая тут же затрагивает глубинное во мне чувство жажды ее плоти. Блядь. — Прекрати на меня смотреть так, — обрываю ее, и Вика вздрагивает. Уставившись на нее, я преодолеваю расстояние в пару шагов, оказываясь рядом с ней, обнимаю за талию и притягиваю к себе.

— Я просто хочу домой, — острый язычок Вики, наконец, проявляет себя. Она вскинула идеальную бровку, одаривая меня своей косой ухмылкой. Как тогда в первую ночь нашей встречи в клубе, опьяняя собой. Но я должен держать себя в руках, и все-таки понять, почему до сих пор не могу пробить свою собственную броню и переступить черту.

— Идем, — хватаю за руку, и она не ожидала от меня такого рывка, наверняка рассчитывая на очередное продолжение.

— У тебя что-то есть с моей матерью? — снова слышу в голосе девушки боль. Она крепко держится за руку, поспевая за моим скорым шагом. Искоса бросаю на нее свой взгляд, пытаюсь распознать, что ее больше всего тревожит. — Костя, почему ты игнорируешь меня!? — закричала Вика, когда резко затормозила и выдернула свою руку из моей. — Ответь! — практически взмолилась, хотя прежде за ней я такого не наблюдал. Делаю ровно один шаг, оказавшись к ней лицом к лицу — смотрю прямо в глаза, и прорычал с такой интонацией, что даже самому стало неприятно, будто ударил Вику, ощущая ладонью жалящую мнимую боль.

— Потому что другого выбора у меня нет, Виктория!



Виктория Вознесенская. Неделю спустя. День свадьбы.

«Потому что другого выбора у меня нет, Виктория!» — слова Дубровского эхом отдаются в ушах. Его потухший взгляд, полный подозрительности, сканировал меня, а после, Костя просто отвернулся, не желая больше прикасаться ко мне. Всю неделю я не находила себе места, понимая, насколько я влипла в свои амурные невзаимные сети, ведь такой мужчина, как Константин вряд ли захочет иметь что-либо с такой, как я. И тем не менее, мы будем вынуждены сталкиваться лицом к лицу, потому что именно сегодня Дубровский станет частью нашей семьи. Как моя мама сумела охмурить его, я ума не приложу. Перевернувшись на бок, смахнула предательскую слезинку, которая оставила за собой влажную одинокую дорожку на лице. Нет. Не стану лить слёз ради того, кто не смог понять по моим глазам, что он мне дорог. Что я буквально жизни не представляю без мужчины, который все это время сторонился меня. И продолжает намеренно отталкивать. Наше притяжение очевидно, не только мне, но и окружающим.

— Вика? — слышу голос Мирославы, он совсем тихий, будто девушка боится потревожить мой сон. Я переворачиваюсь на другой бок к ней лицом, и вижу, что она стоит в дверях, ожидая разрешения войти в спальню. Замечаю в правой руке отпаренное платье, которое все-таки мама выбрала сама для меня, чтобы все соответствовало ее настроению.

— Да, — я облокачиваюсь на локти, а потом машу рукой, приглашая Миру пройти, — прикрой двери, пожалуйста. — Мирослава была очень высокой девушкой, а главное стройной и довольно красивой внешностью. В детстве, когда мы были девчонками, часто играли в модели, будто шествуем по различным, выдуманным подиумам, показывая одежду, что вынимали из шкафа моей матери. У Евгении Сергеевны достаточно обширный гардероб, некоторые платья были надеты лишь раз, а нам так хотелось попозировать, как она, представляя, будто нас фотографируют вездесущие папарацци. Видимо Мира тоже вспомнила об этом, заливаясь румянцем, когда повесила платье синего, роскошного цвета, в тон материнского свадебного букета. Твою мать. Аж тошно стало.

— Скоро подъедут гости и заказанный тобой лимузин, — начинает она, присаживаясь на край моей кровати. Внимательно заглядывает в глаза, и отчего-то мне они так сильно напомнили взгляд папы: спокойный, рассудительный и глубоко проницательный. Мира выросла вместе со мной, считай рука об руку, порой, мы даже называли друг друга сестрами, пока однажды моя мать не закатила грандиозный скандал на эту тему. С тех пор все изменилось, словно в доме поселилась тихая смерть, постепенно взращивающая свои корни повсюду. Я легла, чуть приподняв подушку, затем натянула на себя одеяло по самый подбородок. Меня не на шутку начало лихорадить. Я до чертиков не желала этой свадьбы, и не только потому, что мама уводит мужчину, который мне не безразличен, но и предает отца, ведь он безумно её любил и готов был положить весь мир перед ногами. Собственно, именно это он сделал для мамы, подарил всего себя, но она этого не оценила. Ей было мало. Мирослава замялась, положив руку мне на коленку — поддерживает таким образом, и я мило отвечаю улыбкой, пряча свои глаза, потому что вновь чувствую, как нарастает волна новых непрошенных слез. — Не расстраивайся, — разрывает тишину мягким голоском, и я снова обращаю на нее внимание, все-таки смахиваю предательскую, горькую слезу.