Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

ты станешь создавать новых богов? Неужели Мать и Отец допустили бы, чтобы это случилось, если бы не пришло наше время?

– Но кто ваши Мать и Отец? – удивился я, догадываясь, что под словом «Мать» он не подразумевает землю.

– Первые из нас, – промолвил он. – Те, которые стали нашими родоначальниками и от которых все мы произошли.

Я постарался проникнуть в его разум и прочесть мысли, ощущая, что он открывает мне важные истины. Однако он сразу же это почувствовал, и разум его закрылся от меня, как закрывается на закате цветок.

– Иди за мной, – велел он и шаркающей походкой направился куда-то по длинному коридору, украшенному так же, как и то помещение, из которого мы вышли.

Я осознавал, что мы находимся в еще более древнем месте, построенном гораздо раньше, чем тот храм, в котором мы только что беседовали. Сам не знаю, почему я так решил. Того леденящего холода, который ты ощущал здесь, там не было. Ничего подобного в Египте не встретишь. Там чувствуешь нечто другое. Там постоянно испытываешь ощущение чьего-то присутствия в самом воздухе.

Однако, по мере того как мы продвигались дальше, я замечал более очевидные свидетельства глубокой древности. Рисунки на стенах были очень старыми, краски поблекли, а кое-где цветная штукатурка отошла и даже отвалилась. Иными были стиль исполнения и сами изображения. Черные волосы крохотных персонажей рисунков были длиннее и гуще. В целом картины казались более радостными, насыщенными светом и замысловатыми по сюжету.

Где-то вдалеке слышались звуки падающей на камни воды, мелодичным эхом отдающиеся под сводами коридора. Казалось, что в этих стенах сохраняется жизнь маленьких, с величайшими тщательностью и мастерством нарисованных фигурок, что магия многократно повторяющихся изображений, созданных религиозными художниками, обладает собственной властью. Я слышал шепот несуществующих голосов, ощущал великую бесконечность истории, даже сознавая тот факт, что не существует никого, кому было бы известно абсолютно все.

Заметив, что я рассматриваю рисунки на стенах, мой темный спутник приостановился, потом сделал мне знак следовать за ним, и мы вошли в длинное прямоугольное помещение, стены которого были сплошь покрыты великолепными иероглифами. Внутри этой комнаты я почувствовал себя словно внутри старинного манускрипта. Возле стены я увидел стоявшие изголовьями друг к другу два древних египетских саркофага.

Они были выполнены по формам и размерам мумий, для которых предназначались, и их украшали изображения тех, кому суждено было в них покоиться, – лица были сделаны из чеканного золота, а глаза – из ляпис-лазури.

Я поднял повыше свечу, а мой спутник с немалым трудом снял крышки саркофагов, чтобы позволить мне заглянуть внутрь.

Сначала мне показалось, что внутри лежат тела, но потом я понял, что это лишь пепел, сохранивший форму человеческого тела. Не уцелело ни грамма плоти – только несколько белоснежных зубов и фрагментов костей.

– Никакая кровь не в силах вернуть их обратно, – промолвил мой спутник. – Им никогда не суждено возродиться. Вместилища крови исчезли навсегда. Те, кто смог подняться, уже поднялись, но понадобится много веков, чтобы мы могли излечиться и утихла наша боль.

Прежде чем он поставил на место крышки, я успел заметить, что с внутренней стороны они почернели от того же огня, который поглотил обитателей саркофагов. Не скажу, что я расстроился, когда он наконец закрыл гробницы.

Мой спутник повернулся и направился к двери. Однако на самом пороге обернулся и посмотрел на раскрашенные саркофаги.

– Когда прах рассыплется, души их наконец обретут свободу, – сказал он.

– Тогда почему вы сами не рассеете их прах? – спросил я, стараясь не показаться чересчур отчаявшимся и потерявшим всякую надежду.

– А разве я должен? – удивленно переспросил он. – Ты считаешь, что я должен сделать это?

– Ты меня об этом спрашиваешь?

Он вновь издал сухой смешок и пошел вперед по коридору в сторону помещения, из которого лился свет.

Это была библиотека. Войдя, я увидел несколько горящих в разных концах комнаты свечей, ромбообразные деревянные подставки для пергаментов и свитки папирусов на полках.

Попав сюда, я даже обрадовался, потому что библиотеки были, по крайней мере, чем-то хорошо мне знакомым. Они оставались единственным местом обитания людей, где я по-прежнему находил отголоски древнего человеческого разума.

Однако я невольно вздрогнул, увидев здесь еще одно существо – еще одного из нас. Устремив взгляд в пол, оно сидело за стоявшим сбоку письменным столом.

У него вообще не было волос, и, хотя он был черен с ног до головы, его гладкая кожа блестела, словно только что смазанная оливковым маслом. Черты лица можно было назвать красивыми; рука, спокойно лежавшая поверх складок его белой полотняной юбки, была изящной; на обнаженной груди рельефно выделялись хорошо развитые мускулы.

Когда он обернулся и посмотрел в мою сторону, между нами мгновенно пронеслось нечто такое, что находится за пределами тишины и молчания и что доступно только таким, как мы.

– Он самый старый из нас, – произнес тот, кто привел меня, – и ты сам можешь видеть, как он перенес огонь. Но он не станет говорить с тобой. Он молчит с тех самых пор, как все это случилось. Однако ему известно, где находятся наши Мать и Отец и почему это произошло с нами.

Старейший продолжал молча смотреть перед собой. На лице его застыло странное выражение – одновременно и насмешливое, и саркастическое, и даже несколько презрительное.

– Еще до того, как случилось несчастье, – продолжал мой спутник, – Старейший редко разговаривал с нами. Огонь не изменил его, не сделал более общительным. Он сидит здесь, погрузившись в молчание, и все больше становится похожим на наших Мать и Отца. Иногда он читает. Иногда даже бродит по верхнему миру. Он пьет кровь и слушает выступления певцов. Иногда танцует. Беседует со смертными на улицах Александрии, но никогда не заговаривает с нами. Ему нечего нам сказать. Но он знает… знает, почему это случилось с нами.

– Оставь меня с ним наедине, – попросил я.

Я чувствовал то же, что чувствовал бы, наверное, каждый на моем месте. Я думал о том, что заставлю его говорить, что мне удастся сделать то, что никому до меня не удавалось, – я непременно вытяну из него хоть что-нибудь. Должен сказать, что мною руководило не только тщеславие. Я был уверен в том, что именно он приходил ко мне, когда я лежал в своей спальне. Это он стоял в проеме двери и наблюдал за мной.

К тому же я почувствовал что-то в его взгляде. Не то проявление незаурядного ума, не то интерес ко мне, не то признание, что у нас с ним есть нечто общее, – так или