Легаты печатей - Андрей Валентинов

Вчера ему приснился Карамышев. Не в показанное время, не летом, в очередной июнь. И лес в этом сне был другой, не июньский – августовский. Тогда они подходили к линии фронта, отбиваясь от эсэсовцев Германа Фегелейна. Во сне бывший техник-интендант 1-го ранга удивился нарушению заведенного порядка и потребовал у энкавэдиста объяснений. Карамышев-покойник ломаться не стал, пояснил сразу. Жаль, не запомнилось почти ничего.

«Все равно погоришь, Кондратьев. И тому две причины есть…»

Мог бы и не говорить, опричник! Эти слова Кондратьев и без напоминаний не забывал. А все остальное рассеялось с первыми лучами рассвета.

– Еще по одной, Петр Леонидович?

Тон вице-мэра насторожил старика. К вечно-комсомольской бодрости собеседника он привык, только сегодня с оптимизмом – явный перебор. Через край плещет, по столу течет, на ковры стекает. Тирмен Кондратьев без обиняков уставился в глаза бывшему пионеру Саше.

Что дальше, юноша?

Угадал. Румянец поблек – на миг, с лету и не заметить. Старик еле сдержал усмешку. Не зря, выходит, снилось. И слова Карамышева – не пустое сотрясение воздуха.

– А я выпью, Петр Леонидович. И знаете, за что? За добрую волю.

«Goodwill», механически, не думая, перевел Кондратьев, вновь вспомнив маленького шкодника Пэна. С язвой у внука вроде бы полегчало, Виталик Поплавский хорошего врача порекомендовал. И слава богу! – потому что с Кондратьевым-младшим проблем прибавилось. Пэн всерьез решил переселиться поближе – то ли к «незначительному» GF, то ли к облюбованному им тиру, источнику грядущих благ. Вначале старик обрадовался, начал помогать с покупкой квартиры, желательно поближе к собственной…

Потом задумался.

Щеки господина вице-мэра из румяных сделались пунцовыми, хоть прикуривай.

– Насчет доброй воли. Петр Леонидович… Ни я, ни мои… э-э… так сказать, друзья… Мы не собираемся использовать вам во вред ни капли из собранной нами информации…

Старик поднял взгляд вверх, на потолок. Изучение люстр во время деловых переговоров, к сожалению, становилось привычкой. Увы, вместо люстры зал украшали плафоны-иллюминаторы толстого стекла.

Сгодятся?

Страх исчез, сгинул без следа. Дерзайте, юноша! Не вы первый, не вы последний.

– Полагаете, стоило подвесные потолки проплатить? – по-своему понял его Александр Семенович. – Я и сам подумывал… Так вот, насчет доброй воли. Мы не станем изучать под микроскопом происхождение счета, с которого вам и вашим… так сказать, коллегам начисляется заработная плата. И заодно, кстати, финансируется катастрофически убыточный тир в нашем горпарке. Я – ваш клиент, более того, смею надеяться, я – ваш искренний доброжелатель… И я сделаю все возможное, чтобы наши отношения остались безоблачными. Вы меня поняли, Петр Леонидович? Все возможное! В частности, данные о том, чем занимался ныне расформированный Сектор сезонной статистики… Помните? У вас чудесная память! А вот я уже забыл. И мои друзья забыли, начисто. Говоря о друзьях, я не имею в виду исключительно частные… э-э-э… структуры. Удачное слово «структура», не правда ли? Описывает сразу все и ничего…

Кондратьеву стало скучно. И стыдно до полной невозможности. Чего испугался, паникер-рамолик? Дорвались, молодые да румяные, до власти, подняли спецархивы, а там наверняка имеется даже дневник наружного наблюдения за Адамом в Раю. «…После чего направился к реке Фисон, изрекая богохульствия…»

Строгий товарищ Иловаев считал, что власть начинает всерьез интересоваться скромными работниками тиров раз в четверть века. С завидной регулярностью – и с абсолютно одинаковым результатом. Что в покойном СССР, что в ныне здравствующих Штатах, что в корпоративной Италии Бенито Муссолини. За Древний Рим отставной генерал не ручался, но об Иудее некоторыми сведениями располагал.

Эх, Саша, румяный красавчик…

И ты, Брут?

– Чего от вас хотел Зинченко? – вел далее вице-мэр, не подозревая о размышлениях гостя. – В киллеры звал? В душегубцы, так сказать? Между прочим, у нас есть сведения о трех случаях вербовки тирменов…

Это ты уже совсем зря, дружок, подумал старик. Не произноси всуе, не одни мы тут. Мы с тобой нигде не одни.

…В строгом черном платье под горло, словно на похороны собралась. Стоит, на весь этот цирк поглядывает.

«Я слышу, тирмен, тирмен…»

– В единственном случае вербовка была удачной. Отчасти удачной… Но мои друзья – не злодеи, Петр Леонидович. Исключительно добрая воля! У нас, видите ли, выборы: честные, демократические…

Встать и уйти? Выслушивать до конца ни к чему, все равно никому не расскажешь. Даниилу рановато в эти заботы вникать, а до остальных не достучишься. Тактика ячеек, сам предложил!

– Одолжите молодняк, Петр Леонидович! – Вице-мэр словно почуял слабину. Вскочил, потер крепкие ладошки. – Желторотиков! Пионеры юные, головы чугунные… Сплошной энтуазизм – и никаких рефлексий. Они же, если верить пустым – подчеркиваю: пустым и безосновательным! – слухам, по чему попало лупят! Первый этап – гнусные чужие рожи, враг на враге. Правильно?

– Да-с! – неожиданно для себя ответил Кондратьев. – Враг на враге, первый этап.

Уходить расхотелось. Ты славно роешь землю, юный крот. Славно!.. Вот и дорылся. Пацанов тебе, значит, подавай, педофил!

…Педофил?

Петр Леонидович задумчиво огладил усы.

– Именно! – Обрадованный пониманием, Александр Семенович резво описал круг по залу. – Пусть мальчики отстрелят факторы удачи одной такой… чужой гнусной роже. Дня за два до первого тура. А для верности – контрольный выстрел. За день до второго, если понадобится. Знаю, знаю, Петр Леонидович! Выбор целей у детишек случайный, согласно личным антипатиям. Но подсказать, направить отеческой рукой, а? Мальчишку легко убедить, распалить воображение, так сказать. Чужая гнусная рожа. Омерзительная, гадкая…

«Которая из двух?» – хотел уточнить старик, но вместо этого вновь поглядел на потолок. С мадам Кали хватило люстры. Любовь Васильевна – дама конкретная, без воображения. Тут же случай иной. Но вполне решаемый.

Тирмен Кондратьев подкрутил кончики усов, улыбнулся и запел:

– Я сижу за решеткой,

Слезы взор мой туманят,

Пред людьми я виновен,

Перед богом я чист…

Пел Петр Леонидович, в отличие от Андрея Канари, не очень, хоть и с душой. Вовику-амбалу, к примеру, нравилось. Покойному Карамышеву – не слишком. С лейтенантом они эту немудреную балладу исполняли на два голоса. После Смоленска дуэт сымпровизировали – когда поняли, что живы. Закрылись в землянке, откупорили чудом заначенную бутылку «Московской», лейтенант вынул из вещмешка банку лосося…

– Предо мною икона

И запретная зона,

А на вышке маячит