Машина бытия - Фрэнк Герберт

– Мой отец был поэтом?

– Едва ли. Поэты – мулы мистического мира. С практической точки зрения, твой отец – это Корабль. Именно он обучит тебя всему необходимому. После того как ты покинешь Корабль, твоей матерью станет Медея. Возьми от нее все, что можешь, а потом превзойди ее.

Потом Тоса Никки исчезла. Корабль иногда поступал так с людьми, когда этого ожидали меньше всего, и никогда не отвечал на вопросы о том, куда ушел человек.

Теперь за тонированным стеклом иллюминатора проносились черные и красные тени Медеи, смазанные от большой скорости. Ему было двенадцать, когда Тоса Никки оставила его на попечение Корабля и колонистов, и ему предстояло провести еще шесть лет на Корабле, прежде чем он подготовился к реальной высадке.

«К чему меня готовили? – думал он. – К каким опасностям должен быть готов поэт?»

Им снова начало овладевать беспокойство, он повторил дыхательные упражнения и стал вспоминать шесть лет учебы – вокодерные инструкции, контрольные вопросы, физические упражнения, видеофильмы и голографические изображения, которые заполняли его сознание данными памяти множества людей, большинство из которых были уже давно мертвы.

Он напомнил себе, что сегодня покидает своего отца, Корабль, для того чтобы войти в темный и сложный мир Медеи. Ему было восемнадцать, он был силен телесно и уже окружен мистическим ореолом в глазах тех, кто знал его на Корабле. Да, на борту Корабля было ультрасовременное оборудование, благодаря которому юноше удалось усвоить большие объемы информации, но теперь в распоряжении Никки оставалось немногое – он мог лишь настроить свое тело, контролировать дыхание и сознание – всему этому научила его биологическая мать.

Любопытство, вот что было главным.

Он оставался любимцем Корабля, потому что его любопытство было всеобщим, универсальным и тотальным. Это любопытство привело его к первому интеллектуальному обмену мнениями с Кораблем… Это стало еще одной важной вехой, которая была поставлена в двенадцать лет.

Почему я сейчас вспомнил именно этот год?

Ответ был чисто поэтический: потому что все расставания вызывают одинаковую печаль и венчаются одинаковой красотой.

Тем не менее… именно этот интеллектуальный разговор он попросил записать и проиграть для него во время посадки в челнок, следующий до Медеи.

Корабль: Сегодня, Никки, у нас будет урок богословия. Что есть Бог?

Никки (после долгой паузы): Бог есть существо.

Корабль: Неверно.

Никки: Я есмь Бог.

Корабль: Неверно. Это Я – Бог.

Никки: Да, мы Бог.

Корабль: Почему ты это утверждаешь?

Никки: Это моя мысль, а мысль есть Бог.

Корабль (после паузы): Откуда проистекает такой ответ?

Никки: У этого ответа два корня – один поддерживает, второй обеспечивает рост.

Корабль: Продолжай.

Никки: Если самосознание и любопытство – несовершенства, то эти несовершенства вдохнули в меня при моем сотворении.

После этого вокодер отключился – Корабль впервые отказался разговаривать с ним. Именно тогда, прежде чем покинуть учебный класс, Никки с помощью клавиатуры напечатал свое первое стихотворение:

Корабль отреагировал на ввод стихотворения в систему краткой реакцией «принято» и снова погрузился в молчание.

Вплоть до момента отбытия Никки на Медею этот эпизод не упоминался ни разу, но с тех пор, как вокодер снова ему ответил, Никки ни разу не слышал слова «запрещено», когда задавал вопрос о Корабле. Впоследствии было множество дискуссий на самые разные темы – от основополагающих концепций ядерной химии до основ музыки, и Никки стал одним из немногих колонистов, которые связывали эти темы воедино.

– Скажи мне, что ты хочешь понять? – спросил его один колонист, биохимик.

– Я хочу понять гармонию, – ответил Никки и вывел на экран схему строения нуклеиновой кислоты.

Глухой удар и шипение означали, что капсула приблизилась к главному люку Центрального космопорта. Несмотря на подготовку и привычку к самодисциплине, Никки ощутил небывалое волнение. Люк капсулы открылся. Перед Никки был вход в длинный коридор, в стенах которого виднелись выпуклые окна; за этими окнами были порывы ветра, тени и все биологическое величие Медеи, открытое теперь его чувствам.

Никки вышел из защитной паутины, взял регистратор и сумку и вышел. Обоняние тотчас отметило в воздухе нечто неуловимое… что-то невыразимо сладкое… что-то влажное и дымное. Впереди, в воздухе, маячило голографическое объявление.

Он миновал объявление и через небольшой люк вышел на открытое пространство Медеи – не было ни напольного пластидного покрытия, ни стропил кровли, ни голографических изображений песчаных ветров, туч и скоплений многоногих насекомых, которые кишели в камнях и скалах. Однако под объявлением о контрольном пункте виднелось еще одно предупреждение:

Никки понимал физические данные, передаваемые на Корабль, лучше, чем многие старые колонисты. Он знал, что одно из солнц было сейчас активно и все населявшие Медею существа зарывались в землю, чтобы спастись от мощного излучения. Ультрафиолетовое излучение было достаточно опасным, но ужасные хищники Медеи, подстегнутые солнечной вспышкой, стремительные, как молнии, демоны, метавшиеся из тени в тень, могли уничтожать представителей местных биологических видов в считаные секунды, а на то, чтобы содрать человеческую плоть с костей, им требовалось меньше минуты. Впрочем, через несколько минут исчезали и кости.

Невзирая на это знание, Никки отступил к люку и вышел наружу.

Как еще могу я познакомиться с моей новой матерью?

Наибольшее удивление вызвал ветер. Быстрые порывы, ерошившие волосы и поднимавшие воротник, он воспринимал как мягкие мохнатые пальцы, ласкающие кожу. Удивился он также слезам, выступившим на глазах от ветра.

Никки поддел носком сапога пыль и ощутил сладкий запах взлетевшего вверх перегноя.

Рядом с его ногой рос мелкий местный кустарник, который колонисты назвали нарциссом. На коротких ветвях качались мясистые толстые серебристые листья. Тонкие прожилки соединялись в узел на стебле. Листья были расположены парами, обращенными друг к другу; каждая пара, вытягиваясь вверх и в стороны, образовывала воронку, что позволяло растению поглощать максимальное количество световой энергии. Никки наклонился ниже и уловил тихое характерное жужжание листьев, которые колебались в такт ритмическим изменениям интенсивности ультрафиолетового излучения. Он прикоснулся к листу, и растение с металлическим щелчком скрылось под землей, втянутое корневой системой.