Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9 - Журнал «Домашняя лаборатория»

— Хороший.

— Хороший, — еще раз отметил Новый Маргарит.

— У вас и словечки в ходу — оттуда. Гиперпутешествие. Гиперпространство.

— Так всегда было. Какие термины на Земле в моде, такие и у нас. И соблюдается видимость поспевания науки за ходом времени. И облегчается ученое общение.

— Гиперпутешествие. Слово-то какое скучное. Раньше проще было.

— Но разве — чем проще, тем лучше? Ты произносишь "гиперпутешествие" и чувствуешь, как усложняется твое понимание мира. И это хорошо.

— Ты смеешься, — сказал Данилов. — Не надо мной?

— Не над тобой, — сказал Новый Маргарит. — Над теми, кто суетится, полагая себя вершителями, с тем и живут…

— А ты с чем живешь?

— Я тебе на это не отвечу… Скажу лишь вот что. Если бы мы только будоражили, злили землян, если бы мы только мешали им, вводили бы их в заблуждения и буйства, если бы у нас были лишь такие хлопоты и в иных цивилизациях, мы бы сами по себе ничего не значили. Носились бы прислугами при Фаустах. Но это скучно. Это пошло. Это безрадостно. Это унизительно, наконец. Нет, мы не одни лишь отрицатели и вредители! В нас, несомненно, существует и нечто свое, замкнутое на себя, независимое от иных систем и цивилизаций. И оттого в существовании Девяти Слоев есть свой высокий смысл… Должен быть…

— Ты знаешь, в чем он? — спросил Данилов.

— Я догадываюсь, — сказал Новый Маргарит. — Но не всем дано знать это.

— Но ведь есть Большое Откровение, — как бы изумляясь словам Нового Марга рита, сказал Данилов. — Можно видеть все насквозь и по диагонали. И в прошлом, и в нынешнем, и в грядущем. Можно ощутить вечность. Нас так учили в лицее. Зачем нам вообще науки, коли мы и так располагаем знанием всего? Зачем нам доктрины? И прошлые и будущие? Насчет наук ты меня извини, — спохватился

Данилов. — Я не из-за них начал говорить, а из-за твоих слов о высоком смыс ле.

— Ты, — сказал Новый Маргарит устало и как бы снисходительно, — никогда не отличался большим умом.

— Да, да, это верно, — охотно согласился Данилов.

— Потому ты и был мне приятен. Хотя порой ты, конечно, лукавил, представля ясь наивным простаком… Ты и сейчас лукавишь… У тебя ведь свое сейчас в голове, и ты тверд в своих понятиях. Что Большое Откровение! Что ощущение вечности! Что видение всего насквозь! Что наши волшебные по сравнению с человеческими возможностями! И с ними все равно не знаешь истины.

— Разве они обман?

— Они не обман. И обман. Они еще не истина.

— А она достижима, истина? И она нужна?

— Не знаю… Но ради чего я отрицаю? Ради чего я познаю? Мой разум не утолен. И он мучает меня. Оттого и есть мысль. Моя. Высокая. На какую не способны спорщики из коридора… Большое Откровение, раз оно мне дано просто так и неизвестно зачем, вызывает у меня, личности размышляющей, сомнение. А не морочат ли меня? И мне кажется порой, что морочат. Но, может быть, и не морочат. Вот в чем моя беда. И вот в чем моя услада. В моей натуре, по нашей привычке, развиты привязанности к познанию и отрицанию. Ты — не мыслитель, ты чураешься Большого Откровения и ощущения вечности, они тебе только мешали бы жить. Да и чуждо тебе все наше. Не спорь. А я не могу отбросить их или принять просто так. Меня в страданьях и радостях влечет к истине. Как, впрочем, и тебя. Но ты ее стараешься достичь музыкой.

— Так она достижима? Она нужна?

— Я не знаю! Я только вижу, что ты в своей музыке куда ближе к истине, чем я в своей науке…

— Откуда ты знаешь?

— Это я знаю, — сказал Новый Маргарит. Потом добавил:

— Что же касается большинства исследований в Пятом Слое, то ты, наверное, сам мог понять, что характер их, главным образом, прикладной. Там дела практические. Иногда и без сверхзадачи. Но с обязательным истечением из живой нынче доктрины. Отрицание, вред, зло, раздражение, палки в колесах. А зачем? Так надо. Конечно, люди сами себе вредят. Но и нашего зла стоят. А может быть, они без всего этого и жили бы еще в пещерах на медвежьих шкурах…

— Но ты говорил, что тебя занимают даже перебранки, якобы ученые, в коридорах.

— Занимают! — сказал Новый Маргарит. — Тем не менее занимают! Я еще бодр умом и крепок. Я деятелен, люблю интриги, игру и рад, пусть и ложным, борени ям и стычкам. Мне пока на самом деле немногое наскучило. И пусть я с иными делами и темами не согласен, но раз я берусь за них или держу их в поле своего зрения, я увлекаюсь ими, и они уже как бы мои… Однако порой тошно становится… Зачем я суечусь? Куда я спешу?.. Зачем мы вообще?

"И Кармадон произнес те же слова", — подумал Данилов.

— Боюсь, что я не отвечу на твои сомнения, — сказал Данилов.

Новый Маргарит смотрел на него молча, долго. Сказал:

— А жаль. Я бы послушал твои слова. Хотя бы потому, что ты иной, нежели мы, структуры.

— За кого все же ты меня принимаешь?

— Я знаю, за кого.

— Ты заблуждаешься, — сказал Данилов.

— Ну что же, — вздохнул Новый Маргарит, — может быть, и заблуждаюсь. Но и тогда не жалею о высказанном, мне и это облегчение. И ты как собеседник хорош. Сегодня ты меня слушал, а завтра исчезнешь.

"И опять он как Кармадон!" — расстроился Данилов.

— И я обо всем забуду, — сказал Новый Маргарит. — Сомнения не часто будут посещать меня. На бунты я не способен.

— А может быть, тут все от пришельцев?

— Что? — не понял Новый Маргарит.

— Я говорю, — сказал Данилов, — может, Девять Слоев основаны пришельцами?

Прибыли сюда выходцы из какой-нибудь чрезвычайно развитой цивилизации, возможно и обиженные, и оставили тут рассаду. Все запрограммировали. И Большое

Откровение… И видение якобы всего насквозь. И ощущение вечности.

— Ты что-нибудь знаешь? — с подозрением взглянул на Данилова Новый Маргарит.

— Нет, — сказал Данилов. — Я так, предполагаю.

— Это глупая теория. Но на нее нынче мода.

— А что же ее не опровергнуть?

— Она не нуждается в опровержении.

— Слушай, — не смог удержаться Данилов. — А откуда Большой Бык? Он при Девяти Слоях или они при нем?

— Большого Быка ты не трогай, — строго сказал Новый Маргарит.

— Почему?

— По кочану!

— Стало быть, тайна? Стало быть. Большое Откровение и вправду не вполне откровенно?

— Оставим это. — Новый Маргарит сидел хмурый. — Не делай себе хуже.

Они долго молчали. И дальше уже вели разговор легкий. "Что