Ночь голубой луны - Кэти Аппельт

Ей вдруг припомнилась песенка, которую пела ей мама:

– Русалка-крошечка… русалка-дочечка…

Как ясно она слышала серебристый голос Мэгги-Мэри! Он звучал у неё в ушах…

– Ждёт тебя русалка-мама…

Да-да! Эта детская песенка – вот то немногое, что она запомнила от мамы.

– Плыви, русалка-крошечка,

Плыви, русалка-дочечка,

За моря, за океаны,

Где неведомые страны,

Где рассветы и закаты,

Отмели и перекаты,

Там, за бурей, за туманом,

Ждёт тебя русалка-мама…

Этот качающий, баюкающий ритм звучал и звучал у неё в ушах – полузабытый, родной. Шлюпка, вода, мамин голос в глубокой-глубокой непроглядной тьме…

И вдруг в воздухе пронзительно прозвенело: «Дз-з-з-з-зин-н-нь! А где же Син-н-нь?» Берегиня очнулась от грёз и почесала плечо: на нём горел комариный укус. Где Синь? Ну, разумеется, в доме. Спокойно спит себе в призрачно-голубом доме.

В призрачно-голубой цвет дом выкрасила нынешняя обитательница Синь. «Чтобы призраки и духи держались на расстоянии»[4], – шутила она.

До ремонта дом был угрюмого тёмно-серого цвета, точь-в-точь как море в непогоду. Долгие годы он стоял открытый всем ветрам. Дожди, туманы и морской песок съели все следы старой краски, так что никто не помнил, какого он раньше был цвета.

«Морской песок – лучшее средство, чтобы вывести краску», – говорила Синь.

О призраках и духах Синь ничего не знала, пока не оказалась на Юге. Впрочем, может быть, они и водились в Айове, где она родилась и выросла. Кто знает?.. Но она не верила в духов и, значит, не боялась их.

Просто этот старый дом нуждался в покраске – вот и всё. Цвет, который здесь называли призрачно-голубым, был ничуть не хуже прочих. Дом обязательно нужно было покрасить, хотя бы снаружи. Внутри его всё осталось точно так же, как во времена бабушки Мэгги-Мэри. В буфете белые фарфоровые тарелки с каёмкой из синих вьюнков. На стенах полки, уставленные старинными книгами. По большей части это романы, написанные в девятнадцатом веке. Но были и книги о путешествиях, и это долго вводило Синь в заблуждение, пока месье Бошан не сказал ей, что прабабушка Берегини никогда не бывала нигде дальше Тейтера.

У старой леди было совсем мало одежды, но вся она по-прежнему висела в шкафу – в самой глубине, чтобы не мешала вещам Синь, Берегини и Мэгги-Мэри. Время от времени Синь, взяв выходной в баре «Весёлая устрица», брала какую-нибудь блузку или юбку и относила в секонд-хенд в Тейтере, а на вырученные деньги покупала что-нибудь для Берегини – ведь девочка растёт, ей нужны обновки.

На полочках в ванной по-прежнему лежали аккуратно сложенные мягкие белые махровые полотенца. А в бельевом шкафу – хлопчатобумажные белые и тоже очень мягкие простыни. На подоконниках были расставлены ракушки и высохшие морские звёзды, на окошках висели жёлтые занавески. Повсюду чистота и порядок.

Когда Берегиня спросила: «А этот цвет действительно отпугивает призраков?» – Синь пожала плечами и произнесла обычную в таких случаях фразу: «Это вопрос на все времена, дорогая».

Когда родилась Берегиня, Синь было пятнадцать. Ещё через три года ей исполнилось восемнадцать, и тут-то их и покинула Мэгги-Мэри.

Вскоре после её исчезновения Синь покрасила старый дом в призрачно-голубой цвет.

Берегиня заметила, что ветер усиливается. Капитан и Верт свернулись клубком у её ног. Похоже, их вовсе не волновало, что шлюпка приближается к каналу.

Как же они могут спать в такой момент? Ни один из них даже не пошевелился, не подвинулся, хотя бы на дюйм, ни к востоку, ни к западу.

«Вот лентяи, – подумала Берегиня. – Сони несчастные! Так и проспят самое интересное и не увидят, как мы будет проходить по каналу».

И тут она вспомнила, что настало время отдать следующий дар. Она запустила руку в обувную коробку и наугад вытащила фигурку мерлинга.

– Это ты, нингё, – прошептала она так тихо, что расслышать её могла разве что эта крохотная фигурка.

Берегиня не глядя определила, кто из богов оказался у неё в руке. Она узнала статуэтку на ощупь: по бокам у неё были следы от зубов, которые оставил Верт прошлой весной.

В тот весенний день после школы Берегиня забежала в свою комнату, вынула мерлингов из ранца, засунула их в карман джинсов и помчалась к «Автобусу». Там Доуги, как водится, уже ждал её с банкой холодной газировки.

Берегиня достала мерлингов из кармана и разложила их на песке. Пока Верт и Второй дремали, а Доуги что-то рисовал в своём блокноте, она строила дворцы и замки из песка для деревянных богов.

Наконец Доуги оторвался от блокнота и объявил, что магазин закрывается. Берегиня собрала мерлингов, положила их в карман и стала вместе с Доуги собирать пляжные зонтики и шезлонги и затаскивать их в «Автобус».

Вернувшись домой, Берегиня вынула мерлингов из кармана и, как обычно, принялась расставлять их на подоконнике. «Раз, два, три, четыре, пять, шесть…» И тут она вдруг осеклась. Фигурок было только шесть. Она пересчитала их ещё раз, потом ещё и ещё. Их было шесть. Одной не хватало. Она сразу вспомнила какой.

Нингё! Берегиня поглубже засунула руку в карман, вывернула его наизнанку. Карман был пуст.

Она направилась было к двери, чтобы пойти к «Автобусу». На улице уже стемнело, и, когда она сказала Синь, что собирается выйти, та строго покачала головой:

– Нет-нет, юная мисс. Придётся подождать до завтра, до конца уроков.

Берегиня сердито топнула ногой.

– Но!..

Синь многозначительно кашлянула. В призрачно-голубом доме было не принято топать ногами. Берегиня молча вернулась в свою комнату. Шесть оставшихся мерлингов пристально смотрели на неё. Она отвернулась от них, от их обвиняющего взгляда.

Ей нечего было сказать этим деревянным фигуркам. Какие слова она могла бы произнести в своё оправдание? Ночью она долго не могла уснуть. Нингё! Где и как она могла потерять её?

Проснувшись утром, она увидела Верта, который стоял у её кровати, изо всех сил виляя хвостом. Прежде чем она успела разобраться, в чём дело, он положил что-то на подушку прямо возле её щеки.

Нингё! Берегиня крепко обняла Верта, вскочила с кровати и помчалась к Синь, чтобы сообщить ей радостную весть. Только вернувшись в комнату и поставив фигурку на подоконник, она заметила на ней следы собачьих зубов.