Горизонт событий - Сергей Недоруб

— Гон мутантов, — сказал Чехол.

— Да, — подтвердил Борланд. — Приплыли.

Пройти дальше, в Темную долину, было невозможно.

На 14-й башне Барьера было тихо.

Разумеется, тишина на стене подразумевала относительность в ее высшем проявлении. Ну как может быть тихо на границе Зоны? Ветер имеет тенденцию всегда дуть в лицо, принося с собой все звуки, — расплата за архитектуру стены. То и дело строчат пулеметы, выбивая цепочку следов на усталой земле, уже почти не латающей дыры, пока не пронесется добротный, щедрый ливень. Рация на столе шипит почти постоянно, сыпля короткие, рубленые фразы про малейшие изменения в подконтрольном районе, расписании караулов, передавая устные некрологи или злобные вопросы на русском разговорном, почему не была нажата контрольная кнопка, которую дозорному следовало нажимать каждые полчаса, чтобы доказать, что он не заснул. Единственное, о чем не предупреждала рация, были внеплановые проверки. Само собой, рядовой Егор Сажин этому не удивлялся.

За три месяца службы он успел привыкнуть почти ко всему. Невероятно, но факт. Егор освоился на стене Барьера поразительно быстро. Всего-то и делов, что каждый день говорить себе: я на стене, я на верхушке частокола, я в безопасности. Вроде все просто, а не каждому было дано. Рядовому Сажину ничего не требовалось, кроме пулемета, закрепленного на середине башни. У него и так все было: личная койка в крохотном отсеке родной «четырнадцатой», ящик для персональных вещей, запираемый на замок — непозволительная роскошь! — кормежка три раза в день, постоянно пополняемый запас боеприпасов и уединение. На срок службы ему больше ничего не было нужно, он и так получал больше, чем мог мечтать.

В первые дни он вздрагивал от каждого выстрела с других башен, но сейчас даже не замечал их. Просто запомнил, что пулемет на 12-й грохочет особенно сильно, но при этом как бы лениво, а на 9-й расположен гранатомет, ввиду стратегических особенностей расположения башни. Это помогало Егору ранними ночами, в которые он порою просыпался и не мог с ходу сориентироваться, что происходит на участке. В жилом отсеке, который в ночное время запирался наглухо, звукоизоляция лишала любого чутья. Зато в нем можно было пересидеть выброс, чему Егор не мог не порадоваться. Он не страшился выбросов. Для него эти периоды были дополнительными часами отдыха, в которые можно было резаться с напарником в карты при ярком свете двух ламп. Коалиция электричества не жалела. На случай проблем с выбросом у Егора, как полагается, имелась инъекция соответствующего анабиотика в блистерной упаковке, с начала года входящая в штатную аптечку служащих спецбатальона.

Но Егор совсем не горел желанием его использовать. Особенно после того, как Григорьев с 17-й однажды решил протестировать действие анабиотика на себе. Никто не успел осознать, что случилось. Напарник Григорьева лишь запомнил, что в течение долгого часа, пока шел выброс, в его отсек царапались и стучались так, что падала штукатурка. А утром на двери обнаружили кровавые разводы и глубокие вмятины. Человеку никогда бы не удалось оставить ни того, ни другого — умер бы от потери крови, да и физической силы не хватило бы на то, чтобы так продолбать дверь. Однако привинченные на верхушке башни камеры все же уловили нечто, прыгающее со стены аккурат на покрытую осколками и использованными гильзами твердь, чтобы затем исчезнуть в лесных дебрях Кордона.

Согласно официальной версии, анабиотик попросту не сработал. Однако поговаривали, что перевоплощение рядового Григорьева именно и было последствием принятия лекарства. И все же Егор хранил препарат при себе, на случай, если отсек внезапно разгерметизируется.

Ветер усилился, Егор плотнее запахнул куртку. С одеждой ему тоже повезло — приобрел в местном магазинчике «шестьдесят пятую», которую с тех пор и считал лучшей курткой в мире. Да еще и пулемет под рукой — ну прям Терминатор. Еще бы и мускулы, как у бывшего губернатора Калифорнии…

Из отсека раздавался храп Ногаля. Днем дверь не закрывали, только по ночам. Это не влияло на круглосуточную схему: один стоит у пулемета, другой занимается чем угодно, пока не придет его смена. Если есть желание поработать — извольте, помимо пулемета, есть еще и снайперка. Ногаль использовал «баррет», чему Егор завидовал со страшной силой. С такой винтовочкой дружить — все равно что на «харлее» кататься. Причем и стрелять-то Ногаль научился здесь же, на тренировочном полигоне Коалиции, даром что бывший охотник…

Коалиция с недавнего времени стала очень демократичной в плане оснащения спецбатальонов. Доходило чуть ли не до шведского стола. Есть набор полагающейся снаряги — а дальше бери что душе угодно, лишь бы пользоваться умел. Егор не особо разбирался в марках, подобрал себе белорусское шмотье да берцы «калахари». С оружием думать не пришлось, стандартный «печенег» его вполне устроил. По правилам, в двойке дозорных должны быть как раз пулеметчик и снайпер, что не мешало им меняться ролями. С башни Барьера можно стрелять куда угодно, лишь бы в Зону — не промахнешься.

Но вся любовь Коалиции к своим подопечным быстро иссякала, стоило допустить прорыв за пределы стены. Латали ее, конечно, быстро, только дозорным смежных башен это помочь уже не могло. Прилетавшая «вертушка» выжигала сектор напалмом. Недаром угол вертикального поворота «печенега» не позволял открыть огонь по воздушной цели. Благо что в Зоне летающей нечисти пока замечено не было. В особо редких случаях напалм заменялся на десант неизвестно на чем повернутых наемников, которые, не страшась ничего и никого, отважно отправлялись на расправу с мутантами на свой страх и риск. А может, и не наемники то были, а какие-нибудь должники-«монолитовцы»…

— Есть курить? — спросил незаметно подошедший сзади Ногаль.

Сажин вздрогнул. Так и не привык к тихой походке напарника. Но как же он не заметил, что храп прекратился, неужто настолько углубился в мысли?

Вытащив полупустую пачку, Егор позволил Ногалю достать сигарету. Прикуривал тот всегда сам, от собственной «зиппо». Еще одна прихоть. «Сигарета, прикуренная другим, — порченая сигарета», — говорил Ногаль. Каждому свое, лишь бы нервы на месте оставались.

— Все спокойно? — осведомился напарник.

— Да.

— Иди поешь.

— Я не голоден, — отмахнулся Егор.

— Иди, — настоял Ногаль. — По рации передали — волна монстров идет. А я винтовку приготовлю.

Егор не стал возражать. Зашел в отсек, скинул куртку и ботинки, уселся на койку. На провисшей ткани разложенного походного стола уже был развернут пакет, в котором лежала палка копченки. Здесь же находились батон черного хлеба и два плавленых сырка. Общие с Ногалем припасы, купленные с утра. Потянувшись к ящику, Егор вытащил оттуда литрушку пива. Жить можно.

Расправившись с половиной бутылки, Егор не торопясь закурил, растянулся на койке. Хорошо. Монотонно гудит лампа, размеренно урчит небольшой холодильник…

Прорыва Егор опасался, как и полагается уважающему себя солдату, чья жизнь зависела от целостности стены. От вертолетов его то и дело бросало в волнение. Даже в неповоротливом транспортнике Егору мерещился грозный сеятель огня и дыма. Если же попадался Ми-28, то начинали стучать зубы. Но больше всего Егор боялся появления Кунченко. Рядовой Сажин с высоты своей неприступной башни мог посмотреть на многое в Зоне свысока, во всех смыслах. Однако при виде черной летательной машины, двигающейся с типично змеиными повадками, словно не замечающей стандартных правил аэродинамики, Егора начинало дергать. Раздувшаяся до размеров пятиместного вертолета «Черная акула» была ночным кошмаром многих стражей Барьера, из-за внешнего вида, манеры поведения в полете и, что самое главное, превосходящего статуса Кунченко, который и технически, и формально мог спалить к чертям все башни вместе с обитателями. Егору в последние дни удавалось вырваться в учебку, где он встретил дозорных с восточных башен — они рассказывали такие небылицы, от которых голова шла кругом. Что-то о прорыве кавалькады джипов через стену и схватку Кунченко со злобным оранжевым мутантом или летающей аномалией, шут их разберет.