Страж неприступных гор - Феликс В. Крес

И все же она с ним не справилась, хуже того — сама оказалась в дурацком положении. «Решай наконец, ваше благородие, кого ты представляешь и что тебе есть сказать, — спокойно, но укоризненно проговорил Раладан, когда она начала было отказываться от всего того, что заявила раньше. — У меня много времени, но отнюдь не на пустопорожние разговоры». Ей ничего не оставалось, как молча проглотить его слова.

Она рассказала ему о предложении князя-представителя.

Никто не прогонял ее с Агар. Однако завтра ей предстояло явиться во дворец за ответом — тем или иным, но в любом случае наверняка окончательным, поскольку она уже хорошо знала, чего можно ожидать от князя. И потому было совершенно ясно, что дальнейшее ее пребывание в Ахелии будет воспринято по меньшей мере с удивлением. «Хохотушка» уходила в обратный рейс через два дня, направляясь в Дартан, а затем в западноармектанские порты. Уважаемой пассажирке пришлось бы, пожалуй, притворяться больной, и притом серьезно, чтобы иметь предлог не подниматься на борт и остаться на Агарах.

Ей нужно время! Хотя бы неделя. Была бы жива княгиня Алида, разговоры продолжались бы дольше, поскольку у посланницы князя-представителя имелись для тщеславной агарской правительницы разные интересные предложения — завуалированные и полные недоговорок… Для политика — целый океан возможностей. Для наемника же — ничего.

Притворяться больной не входило в ее планы. Но может быть, возникнут проблемы с кораблем? Капитан, человек Имперского трибунала, был в общих чертах посвящен в миссию «ее высочества». Как можно более тщательно убрав с лица следы слез, посланница позвала служанку и потребовала себе пригодную для прогулок по городу одежду, ибо платье, подходящее для бесед с правителем острова, было бы там неуместно. Вскоре, в длинной черной юбке с поясом и шелковой рубашке, поверх которой красовалась завязанная спереди расшитая черной нитью кофта, в сопровождении двоих солдат и невольницы-служанки Кеса уже шла в сторону порта.

Она все так же привлекала внимание. Сопровождавший ее кортеж уменьшился, и на ней не было платья, которое прямо-таки кричало: «Я стою пятьдесят золотых!», но потрясающую красоту в гостинице не оставишь. Несмотря на скромную прическу и отсутствие драгоценностей, высокая стройная блондинка с чертами породистой дартанской Жемчужины, с изогнутыми узкими бровями и заставляющим склоняться взглядом, нигде не могла остаться незамеченной.

Один из солдат побежал вперед, спросил дорогу и вернулся, после чего повел остальных так, чтобы госпоже не пришлось пробиваться через отвратительную, воняющую рыбой и неизвестно чем еще толпу на портовом рынке. Для невольницы с сертификатом Жемчужины Кеса вела весьма бурную жизнь, у нее несколько раз менялись хозяева, что для Жемчужин было редкостью, и не все обходились с ней ласково — ей пришлось пережить неудобства, унижения, отсутствие заботы. Но «отсутствие заботы» в доме дартанского магната-расточителя не могло сравниться с прогулкой по рынку. Кеса только раз в жизни дотронулась до льняной рубашки и не могла поверить, что в нечто подобное можно одеваться, не повредив тело. Это «нечто», так называемое… полотно, годилось в лучшем случае на мешок.

Честно говоря, у Готаха, мудреца посланника, иногда звавшегося Путешественником, неприхотливого, привыкшего к неудобствам, сперва были те же самые проблемы с новой женой. Она очень хотела быть ему полезной, но не всегда понимала, чего требует муж и почему, в конце концов, не берет ее с собой в Ромого-Коор, а покупает за ее приданое просторный дом в Дартане.

Неудобства морского путешествия посланница перенесла с достоинством, хотя, правда, велела особым образом оборудовать каюту. Кроме того, отправляясь в путь, она взяла с собой несколько смен постельного белья и спальных принадлежностей, опасаясь, что даже в лучшей гостинице Ахелии не найдется ничего подходящего (как ни странно, нашлось). Сейчас, однако, Кеса предпочитала обойти рынок стороной, поскольку в толпе ее легко могли толкнуть. До этого она покидала порт в сопровождении более многочисленной свиты, которая отгораживала ее от толпы.

Рынок остался в стороне, затем позади. Шедший впереди солдат вскоре показал рукой, но посланница и без него узнала изящный корпус «Хохотушки», тайно гордясь, что у нее такой «моряцкий глаз». У набережной поднимался настоящий лес мачт. Торговых кораблей в Ахелии причаливаю множество: подобное оживление можно было встретить только на континенте, ибо ни один островной или гаррийский порт не мог сравниться со здешним. Невозможно было поверить, что столь бойкая торговля основана лишь на награбленных товарах. Миниатюрное княжество наверняка вело и вполне законные дела. Посланница вспомнила, что ей говорили про китобойный промысел и рудники — а с другой стороны, на Агарах, скорее всего, не было хороших пахотных земель, так же как и лесов, и потому муку, дрова, древесный уголь и многое другое приходилось сюда доставлять. При той покупательной способности, которой обладали состоятельные Агары, они представляли собой необъятный рынок для самых крупных торговых предприятий Шерера.

И Кеса вдруг поняла, что она видит перед собой. А видела она рождение морской империи, которой вскоре предстояло охватить все Острова, вероятно, также Гарру, и стать противовесом для континентальных держав. Или скорее державы, ибо Армект и Дартан явно не могли мирно сосуществовать. Шерер был слишком мал для двух подобных государств. Так что будущее принадлежало двум империям — морской и континентальной. Если у мира вообще имелось какое-то будущее.

Кеса вспомнила, какова истинная цель ее приезда в Ахелию. Она была бы рада об этом не думать, гадая, как дальше пойдет история… А тем временем уже при ее жизни всякой истории мог прийти конец.

На большом паруснике, стоявшем у причала не более чем в двухстах шагах от «Хохотушки», шла какая-то работа — явно не обычная погрузка припасов или товаров, поскольку парусник был далеко не готов выйти в море, что поняла даже посланница: не хватало части такелажа, который, вероятно, меняли полностью; канаты, уже находившиеся на месте (запомнить их названия было просто невозможно), выглядели совершенно новыми. Усталые и запыхавшиеся рабочие, ритмично покрикивая, сражались с толстым тросом, который, протянутый через блоки, поддерживал гигантскую, неизвестно чем наполненную бочку — если судить по усилиям работавших, наверняка свинцом. Бочка покачивалась над палубой. Несколько человек схватили опутывавшие ее канаты, направляя груз в открытый люк трюма. Посланница и ее небольшая свита осторожно обходили работников и группу зевак, у каждого из которых — как же иначе — имелось собственное мнение насчет них и того, чем они занимались.

Схватившиеся за канат рабочие рухнули на землю прямо под ноги Кесы. Канат лопнул, и качавшаяся над палубой бочка с грохотом обрушилась. Железные обручи выдержали, и тяжелая бочка скатилась с края люка, раздавив ноги человека, который до этого пытался ее направлять. Тот хрипло взвыл; вероятно, он испытывал мучительную боль, как если бы с него сдирали кожу. Раздались крики, началась суматоха, среди которой тут же послышался неистовый хохот нескольких десятков глоток. Вокруг бедняги в серой рубахе портового грузчика, который, крича, колотил руками по палубе, начала собираться команда парусника. Какой-то матрос в мгновение ока достал откуда-то пару старых башмаков — наверняка он снял их с собственных грязных ног — и начал совать башмаки несчастному, который все еще заходился от крика. Чаша переполнилась; матросы прямо-таки завывали от смеха. Потрясенная Кеса, даже не подумав о том, что делает, уже бежала на помощь, но остановилась у самого трапа, не в силах больше сделать ни шага. На ее глазах разыгрывался кошмар; она не могла представить себе, каким мерзавцем нужно быть, чтобы из мучений и пожизненного увечья — если не смерти — устроить себе зрелище и забаву.