Мадонна миндаля - Марина Фьорато

— На иврите мы называем эти орехи «шакад», — продолжил он свою предыдущую мысль. — Это выразительное слово имеет множество значений: например, «поспешное пробуждение» или «остерегайся, иначе придется поторопиться». Весьма поучительно звучит в данной ситуации, не правда ли, синьора?

Отвечать Симонетте не хотелось, ее неприятно задел язвительный юмор еврея.

— В Палестине миндаль расцветает в январе, словно возвещая пробуждение мира, — уже более мягко, словно разговаривая с самим собой, прибавил Манодората. — Цветы у него чудесные, бело-розовые…

И Симонетта почувствовала, что душой ее странный спаситель давно уже не здесь, а где-то далеко, на Востоке.

— Жезл Аарона[18]был из ветки миндального дерева, а при устройстве золотого семисвечника в скинии Господь повелел устроить чашечки на нем в форме цветка. По большим праздникам евреи и теперь приносят в синагогу цветущие ветки миндаля.

Симонетта просто не знала, что сказать, она лишь отчаянно старалась не проявить собственного невежества, поскольку понятия не имела об этих ритуалах. Почти каждое слово, сказанное Манодоратой, было ей в новинку, а многих его замечаний она вообще не понимала. Однако еврей, приостановив поток лирических воспоминаний, заговорил более деловым тоном:

— А вы хоть урожай-то этого миндаля собираете? Он как-то используется?

— Да, — пожала плечами Симонетта, — каждую осень слуги обычно собирали орехи и складывали в подвал, где у нас вообще все добро хранится. — Она улыбнулась. — В этом поместье есть одна старинная история о том, как много лет назад двое слуг влюбились друг в друга как раз во время сбора миндаля. Их звали Орсолина и Джузеппе. Они нарвали орехов, испекли сладкое печенье — оно называлось «амаретти» — и преподнесли это печенье в подарок кардиналу Милана, когда тот посещал церковь в Саронно, попросив его благословить их брак. — Улыбка Симонетты погасла, когда она вспомнила, что и сама венчалась в той же самой церкви, вспомнила свой счастливый брак с Лоренцо, ныне обратившийся в прах.

Она встревоженно вскинула на Манодорату глаза, полагая, что он прочел ее мысли, однако еврей думал о чем-то своем, и мысли его были далеко.

— Да уж, — словно очнувшись, заметил он с сухой усмешкой, — для нынешнего кардинала никто печь сладкое печенье не станет, это точно.

— Что вы хотите этим сказать, уважаемый синьор?

— Ничего, — отогнав какие-то свои мысли и взяв себя в руки, покачал головой Манодората. — Это я просто так. Прошу вас, синьора, продолжайте свой рассказ.

Симонетта тут же вернулась к кулинарным возможностям миндаля.

— Еще миндаль можно мариновать или толочь, а порошок использовать как приправу к мясу или добавлять в тесто. Англичане делают из толченого миндаля настоящий деликатес, который называется марципан. Впрочем, миндальные орехи можно есть и просто так.

— А что, они питательны? Или вкусны? Или, может, полезны с медицинской точки зрения?

Симонетта, вытянув руку, сорвала один плод, с помощью охотничьего ножа умело содрала с него зеленую оболочку и протянула орех Манодорате.

— Пожалуйста, синьор, попробуйте сами.

Он некоторое время с сомнением смотрел на орех, затем взял его здоровой рукой, сунул в рот и некоторое время задумчиво жевал. Выражение лица его постепенно менялось. Вытащив из кармана шелковый платок, Манодората деликатно выплюнул в него разжеванный орех и воскликнул:

— Клянусь прахом Иакова![19]На вкус чистая деревяшка!

— Мне тоже так показалось, когда я впервые миндаль попробовала, — улыбнулась Симонетта. — Я только потом поняла, какие вкусные у этих орехов ядрышки, как ими приятно лакомиться.

Манодората натягивал перчатку, помогая себе зубами. Покончив с этим, он лишь презрительно фыркнул, словно сомневаясь в приятности подобного угощения, и командирским тоном велел:

— Отведите-ка меня лучше в дом, синьора. Мне бы хотелось взглянуть на ваши счета и рассмотреть карту поместья.

Симонетта в замешательстве потупилась. Она обещала Рафаэлле, что встреча с евреем будет происходить в саду, что он даже не переступит порога их дома, дабы не навлечь на них проклятия Всевышнего. На самом деле Симонетте очень хотелось закрепить дружеские отношения с этим человеком, и она, безусловно, предпочла бы не обращать внимания на суеверные опасения служанки, однако она привыкла держать данное слово. А потому, стараясь не рассердить гостя, попыталась переменить тему:

— Но неужели эти деревья и их плоды совершенно бесполезны?

— Похоже, что так, — пожал плечами Манодората. — Впрочем, земли здесь довольно много, и если ее хорошенько расчистить и посадить, скажем, оливы, это может принести неплохой доход, и довольно быстро. Виноградной лозе для этого потребуется значительно больше времени, она медленнее растет, да и уход за ней нужен немалый. Впрочем, у миндаля, по-моему, неплохая древесина: ее можно было бы продать на топливо или на изготовление боевых машин, интерес к которым сейчас, правда, несколько ослабел, но, не сомневаюсь, вскоре опять возобновится. Мир и война — это ведь как две стороны одной монеты.

Симонетта печально смотрела на приговоренную рощу. Она ласково коснулась длинными пальцами ствола ближайшего к ней деревца, и оно слегка вздрогнуло, уронив ей на руку слезинку росы. Было горько сознавать, что вскоре эти деревья падут под ударами топоров, ведь они так тесно переплетены с историей поместья Кастелло и самой фамилией ди Саронно — даже герб их семьи отмечен тремя миндалинами. И снова нахлынули воспоминания: этот герб был и на плаще Лоренцо, когда его убили. От внезапного приступа душевной боли Симонетта с силой сжала ствол деревца, ободрав о кору пальцы. Лоренцо! Что бы ты сказал, если б узнал, что мне предлагают?!

— У древних греков, — заговорила она нарочито легким тоном, пытаясь скрыть свои истинные чувства, — есть одна легенда о прекрасной царевне Филис, которая влюбилась в воина по имени Демофон. Однако в день свадьбы тщетно ждала она у алтаря, Демофон так и не пришел. Филис ждала его еще долгие годы, надеясь, что он все же вернется к ней с полей бесконечных сражений, но Демофон не вернулся, и тогда Филис повесилась на ветке миндального дерева. — Симонетта вспомнила, что и ей самой не раз приходили в голову мысли о самоубийстве. — И боги, сочувствуя несчастной царевне, превратили ее в ту самую ветку, на которой она повесилась. Когда же Демофон, терзаемый угрызениями совести, все же пришел домой, то увидел, что его Филис стала деревом, правда лишенным и листьев, и цветов. Он в отчаянии обнял это бесплодное деревце, и ветви его мгновенно покрылись цветами, доказывая, что любовь и веру не может победить ничто, даже сама смерть. И в наши дни, насколько я знаю, миндальное дерево в стране греков — это символ надежды.