Реквием по империи - Диана Удовиченко

Оказавшись с отрядом в центре стоянки, Корниус вскинул арбалет и выстрелил — болт пробил тонкую ткань султанского паланкина. Следом раздались еще десять щелчков пусковых устройств. Вскоре носилки были буквально нашпигованы болтами, но из их изрешеченного нутра не донеслось ни крика боли, ни стона. Переглянувшись, воины осторожно подошли к паланкину, наставив на него арбалеты. Сделав знак товарищам, Корниус вытащил из ножен меч, клинком отодвинул штору и, пораженный увиденным, невольно отпрянул назад.

Человек, сидевший внутри, был цел и невредим. Более того, он приветственно кивнул нападающим, растянув тонкие губы в светской улыбке, странно диссонировавшей с непроглядной чернотой прищуренных глаз. К его коленям испуганно жалась хрупкая женщина, лицо которой было прикрыто шелковым платком. Левой рукой Ирияс успокаивающе гладил блестящие косы жены, правую держал на весу, словно предлагая незваным гостям полюбоваться лежащим на ладони предметом. Это была пирамида из прозрачного стекла, внутри которой лежал бордовый камень величиной с кулак взрослого мужчины. Утренние лучи, причудливо преломляясь в его бесчисленных гранях, отражаясь от их поверхности, создавали вокруг пирамиды кровавый нимб. Но даже это нестерпимое сияние не могло скрыть живших в камне черных теней. Извиваясь, они скользили в его глубинах, казавшихся бесконечными, словно жирные пиявки в багровом пруду.

— Айна Исдис, — нарочито любезно пояснил султан. — Айна Исдис, кьяфир[1]!

Воины ответили ему новыми выстрелами. Болты, влетев в паланкин, осыпались дождем серебристой пыли. Повелитель Андастана укоризненно-насмешливо пощелкал языком.

Корниус выругался сквозь зубы. Вот почему Ирияс был так беспечен, оставив при себе столь малочисленную охрану! Под защитой такого мощного артефакта, не потерявшего силы даже под Рассеивающими чарами, султан был бы в безопасности, даже приди ему фантазия отправить прочь всех шеймидов.

То, ради чего затевалась вся эта баталия, не осуществилось. Полковник Йеншир рискнул и проиграл. Не желая сдаваться, Корниус хищно осклабился, указал на свой клинок и пальцем поманил Ирияса.

— Йокхи, кьяфир! — расхохотался султан.

Маг демонстративно плюнул на землю перед паланкином:

— Трус. Трус и слабак…

Неизвестно, понял ли Ирияс его слова, но, бережно передав артефакт жене, султан стремительным движением выдернул из золоченых ножен острую кривую саблю и прыгнул навстречу пятерым воинам. Лицо его при этом не выражало ни гнева, ни ярости из-за нанесенного оскорбления. Он продолжал безмятежно улыбаться.

Корниус, не ожидавший от Ирияса такого безрассудства, едва успел парировать мощный удар, нанесенный сверху вниз. Султан разразился серией молниеносных выпадов, заставляя отступать волшебника, явно уступавшего ему в искусстве фехтования. Чародей неловко уклонился от очередной атаки, и остро заточенное лезвие сабли чиркнуло по левой стороне головы, аккуратно срезав ухо. Корниус вскрикнул от резкой боли, султан вторил ему издевательским гортанным смехом.

Остальные воины, не собиравшиеся демонстрировать великодушие и ожидать в стороне, чем закончится поединок, зарядили арбалеты и выстрелили. И вдруг что-то неуловимо изменилось. Сначала Корниус даже не понял, что именно — боль заглушала все остальные чувства. Но в момент выстрела Ирияс вытянул левую руку вперед, и болты, изменив траекторию, вонзились в землю. К некромантам вернулись их магические способности. Рассеивающие чары, которые должны были блокировать волшбу не меньше десяти минут, сдерживали адептов Исдес от силы половину этого времени. Могущественный колдун, Ирияс раньше всех ощутил изменение эманаций, поняв, что проклятый дар богини снова защищает его. Потому и позволил себе небольшое развлечение, вступив в поединок, исход которого был заранее ему известен.

Ирияс не стал выкрикивать молитву Исдес, как это делали шеймиды. Он прошептал ее слова тихо, вкрадчиво, и тьма, наполнявшая его глаза, выплеснулась наружу, потекла в сознание людей, путая мысли, захлестывая души ледяным страхом. Забавляясь, султан не торопился убивать своих недавних противников. Он едва прикоснулся к их разуму, выжигая память, гордость, способность к сопротивлению. Воины бессильно уронили руки, повинуясь жестокой судьбе, покорно ожидая решающего удара безжалостной некромантской волшбы. Лишь Корниус нашел в себе силы, чтобы вырваться из этого чудовищного морока. Уже не надеясь выжить, он хотел хотя бы умереть достойно, не превращаясь в тупое жертвенное животное. "Я не сдамся, я не сдамся…" — бесконечно повторял он, стараясь не глядеть в глаза султана и противясь враждебной воле, которая пыталась захватить его сущность. Стоило Ириясу чуть увеличить напор волшбы, и сознание молодого мага сломалось бы, оставшись сгустком инстинктов в опустевшей оболочке тела. Но воздействие вдруг прекратилось, на крошечное мгновение подарив чувство победы и легкости.

— Лий'як шуджаа, кьяфир[2], - тихо произнес бархатный голос, заставивший Корниуса поднять взгляд на султана. — Укхаадий'ру шуджаак[3].

Тьма, недавно разливавшаяся вокруг Ирияса, вернулась в его глаза и забурлила в расширенных зрачках. Некоторое время султан внимательно рассматривал лицо стоявшего перед ним волшебника, одновременно чутко вслушиваясь в звуки битвы, потом произнес:

— Акх'даак маути хьяфиф, — и пояснил на чистом галатском: — Я подарю тебе легкую смерть.

Всего одно слово, произнесенное шепотом, резко сжавшиеся в кулак тонкие пальцы — и Корниус рухнул под ноги андастанского властелина. Ирияс не обманул: его колдовство остановило сердце мага так стремительно, что тот даже не успел почувствовать ни боли, ни страха смерти. Но вскоре галатец, вернее, теперь уже носферату с его обликом, поднялся и застыл подле своего нового господина. Султан не оставил его душу на свободе — так далеко благородные намерения Солнцеподобного не распространялись.

Поглотив души десятерых арбалетчиков, Ирияс вернулся в паланкин, к Роксане. Рассеянно лаская испуганную девушку, он погрузился в глубокие раздумья. Отчаянная попытка галатцев лишить его жизни, одним махом прекратив войну, не то чтобы напугала султана — он был уверен в своих силах, но заставила посмотреть на противников по-иному. Их упрямство, бесстрашие, граничащее с безрассудством, нежелание сдаваться, вызывали у Солнцеподобного если не уважение — уважать низших невозможно по определению, то нечто похожее на это чувство. Приходилось признать: эти звери умеют кусаться и царапаться, а жизни в рабстве предпочитают смерть в бою. А с такими животными нужны предельные осторожность и жесткость.

Меж тем сражение подходило к концу. Галатцев оставалось все меньше, их волшебники, исчерпавшие в драке магические резервы, с каждой минутой становились слабее. Напротив, каждая смерть делала шеймидов сильнее, каждая плененная душа наполняла их мощью, отдавая свою энергию. Теперь уже любой из них одним заклятием мог уничтожить не менее пятерых противников. Словно вампиры, напившиеся чужой крови, некроманты поглощали души и крепли, упиваясь переполнявшей их силой. Вскоре щиты галатцев пали, маги, растратившие свою энергию, больше не могли творить заклятия. Всадники бились о защиту шеймидов, не в состоянии преодолеть ее, становились беззащитными мишенями для колдовства Исдес.